— Ты приезжай. А то Алена плакала ночью, я слышала. Прибежала к ней, а она говорит: «Мне страшный сон приснился». Врет, конечно. Это она по тебе скучает. И Сашенька, и Анька тоже…

Что же, черт возьми, с ним происходит? На кого он обиделся, взрослый, адекватный вроде мужик? На одинокую молодую женщину, мать своего единственного ребенка, которую жизнь с завидным упорством пробует на излом да все никак не сломает? Что и кому он собирается доказать? Ей? Себе? Мол, я тертый калач и голыми руками меня не возьмешь? Да ведь никто и не пытается, не посягает на его драгоценную свободу ни словом, ни взглядом. Или он боится наступить на старые грабли и еще раз получить от жизни по лбу? Прежний горький опыт удерживает от новых ошибок?

А в чем же он может ошибиться? В том, что возьмет на себя ответственность за трех отверженных детей? Но это давно уже его дети. Он успел приручить их и не собирается потерять, вот ведь в чем парадокс! Стало быть, все дело в Алене? То бишь именно ее не хочет он ни видеть, ни слышать, ни есть из ее рук, ни спать в ее постели, ни жить с ней под одной крышей? Не нужна она ему ни в каком качестве — ни в горе, ни в радости, ни в здравии, ни в болезни?

«Врешь, Шестаков! Нужна! Хочешь ты ее и видеть, и слышать, а главное, спать с ней в одной постели, топить пальцы в густом шелке волос, целовать опущенные веки и губы — сначала жадно, стукаясь зубами, а потом медленно и долго. И скользить ладонями по вздрагивающему телу, и слушать, как она стонет, и слышать, что она шепчет. И сладкая эта отрава уже влилась в твои уши, впиталась со слюной, проникла через поры и растеклась по всему телу, забродила и крутит тебя так, что сводит скулы и ломит больной позвоночник.

И за три года ты все про нее понял. И то, что когда-то говорили Викентий и экс-чемпионка по лыжам Фаина Мазанова, и то, в чем убеждали мама с Мишкой и даже отец, от которого доброго слова дождаться, как от козла молока. И не было никакой вспышки страсти, затмившей рассудок, как когда-то с Марией, если, конечно, не считать последнего досадного инцидента, но речь сейчас не об этом. И высокое светлое чувство не застит тебе глаза — ты трезво на нее смотришь и трезво оцениваешь. Ты вообще последнее время только и делаешь, что занимаешься самокопанием, и дорылся уже до таких глубин — заглянешь, мало не покажется. Впрочем, про это тоже как-нибудь в другой раз.

А про что же тогда сейчас? Все уже думано-передумано, а толку чуть. «Просто ты ходишь по кругу, — объяснил он себе. — Как мерин за клочком сена, а надо по спирали, как учит диалектика. Диалектический материализм. Помнишь, что это такое? Вот если сейчас удастся совершить рывок от мерина к диалектическому материализму, тогда, может, круг и разомкнется».

Он закинул руки за голову, потянулся, потер затекшую шею. Что за чушь лезет в голову? Идиотская привычка все усложнять! Задуривать до такой степени, что простейшие вещи превращаются во вселенскую неразрешимую проблему. Нет неразрешимых проблем! Есть неудобные выходы, которые не хочется рассматривать, но это уже совсем другое дело. А надо просто додумать все до логического конца, не лукавя с самим собой, найти эти выходы и выбрать из них тот самый, единственно для себя приемлемый.

Итак, что мы имеем в данном конкретном случае? А имеем мы женщину, не слишком, правда, красивую — не королеву красоты. А нужна ли нам королева? Ни Боже мой! На фига, как говорится, козе баян?

Поехали дальше. Женщина эта молодая и умная, несмотря на свою обманчивую кукольную внешность. Хотя при чем здесь, елы-палы, ее внешность? Вот тоже странную вывели закономерность! Если красавица, значит, обязательно дура или в лучшем случае стерва. Или стерва — это худший случай? А ежели крокодилица, следовательно, умница-разумница и душа-человек. Как будто интеллект и привлекательность, как гений и злодейство, две вещи несовместные.