– Вот так так, – не удержался от восклицания кто-то из офицеров.

    – Всё равно, – Гурьев сделал маленький глоток и поставил стакан с водой на стол. – Это войско – не для набегов и диверсий.

    – Но вы ведь и нас не в диверсанты тут подготавливаете, мосты взрывать да паровозы портить?

    – Никак нет, Николай Саулович, – кивнул Гурьев. – Поскольку в такой деятельности ни большого смысла, ни перспективы не усматриваю. Диверсантская наука лишней не будет, однако она играет роль исключительно вспомогательную. Это ведь лет восемь-десять тому назад, глядя на большевистскую экономическую политику, некий, я бы даже сказал, расцвет частной инициативы, простительно было питать в их адрес некоторые иллюзии. Однако теперь, после ужасов коллективизации и голода, бюрократического перерождения и прочих прелестей, настроения в России, надо полагать, существенно переменились. Чем нам и предстоит в какой-то момент воспользоваться. Вот, представьте себе, господа, – Гурьев откинулся на стуле и обвёл кают-компанию весёлым взглядом. – Год, скажем, от Рождества Христова одна тысяча девятьсот тридцать седьмой. В гарнизон затерянного неведомо где города Урюпинска, в коем расквартирован какой-нибудь энский стрелковый полк, приезжает новый командир – на место прежнего, бабника, алкоголика и бездаря. На руках у него – все бумаги, всё честь по чести. И зовут этого нового комполка… Скажем, Прокофьев Михаил Фёдорович, – офицеры инстинктивно повернулись к мичману Прокофьеву, а Гурьев улыбнулся. – И этот новый комполка начинает наводить драконовские порядки. Сначала боевая учёба офицеров, потом отделенных командиров, сержантов, как они теперь называются, а потом и рядовых. В армии теперь, не то что в гражданскую войну, единоначалие, комиссаров не водится, так что – сами понимаете. Да и начальник особого отдела НКВД к нашему новому командиру как-то особенно благоволит. Может, потому, что они вместе, в один день и час, к месту службы в одном купе литерного поезда прибыли. А может, ещё и потому, что энкаведешный товарищ вовсе даже и не совсем товарищ, а имеет свои, очень специальные, указания.

    – Однако…

    – Да, господа. И такое случается теперь на просторах России. И никакой идеологии, заметьте. Одна сплошная военно-специальная подготовка. Особист наш с доносами в штаб округа, как я уже намекал, отнюдь не спешит. Проходит полгода, и получается у товарища Прокофьева образцовая воинская часть. Командиры в нём души не чают, красноармейцы иначе как «отцом родным» и не называют. В полку работает Командирский клуб – так теперь называется прежнее Офицерское собрание. Наш комполка, обладая надлежащей подготовкой, знанием психологии и умением читать по лицам, весьма скоро и споро выделяет из массы взводных, ротных и батальонных командиров тех смышлёных, честолюбивых и в то же самое время порядочных крестьянских и рабочих парней, тех сыновей разночинной русской интеллигенции и служилого «чёрного» дворянства, что пришли в армию не финики лопать, а Родину защищать. Именно с ними он работает дальше. Именно из них полгода спустя получаются депутаты в местные советы, сменяющие бывших ставленников партаппарата. Как получаются? А очень просто – так же, как и прежние, теми же методами. Только люди другие, а это – именно это всё и решает. А потом начинается самое интересное. В городе Урюпинске вводится должность военного коменданта, который со своими патрулями практически заменяет беспомощную милицию.