— Берт утверждает, что нашел его в коридоре галереи.

— Это все, что он сказал?

— Приблизительно. Но он упорно стоит на своем.

— Хорошо, пусть будет так. Его объяснение еще глупее, чем это. Он утверждает, что нашел его и пытался отдать кому-то из служителей галереи, но портсигар у него не взяли!

— Он описал этого человека?

— Это была женщина. Он не может или не хочет дать ее описание и содержание их разговора. Его воображение не столь красочно, как обычно, особенно после того, как над ним повисло обвинение в убийстве.

— Воображение может здесь оказаться ни при чем. Я думаю, что он сказал правду.

Мистер Парнингтон недвусмысленно высказал свое удивление и недоверие, но когда Уинтринхэм обрисовал ход своего расследования, тот стал относится к этой идее серьезнее.

— Я полагаю, суперинтенданту Митчелу известно о ваших действиях? — спросил он.

— В общих чертах. Но он считает, что я напрасно трачу время, хотя и не возражает против моих занятий.

— Понятно. Насколько я могу судить, вы пытаетесь найти человека, у которого были бы веские основания для убийства, не так ли?

— Именно. Я не думаю, что они были у Льюиса.

— Наши мнения совпадают. Моя защита строится на этом основании, — он печально улыбнулся. — Чертовски мало фактов, не за что зацепиться.

Дэвид задумался.

— Если бы только Льюис не был таким тупым балаболом, — наконец сказал он. — Во всех отношениях безнадежная личность. Вор-рецидивист, трус и лжец, который сам не может сказать, когда он лжет, а когда говорит правду. Нет никакой надежды вытянуть из нею что-нибудь полезное. Но мне нужны подробности. Нужно до мельчайших подробностей восстановить все, что относится к этому золотому портсигару. Если ему в коридоре встретилась женщина, то она вряд ли работала в галерее. Это нам точно известно. Это была одна из посетительниц.

— Льюис говорил со своей женой, — заметил Парнингтон. — Она рассказала об этом мне, а не полиции. Им она сообщила, что ей ничего не известно о намерениях Берта. Но в тот вечер он рассказал ей все. Жена подтверждает его показания. Конечно, она могла сделать это после того, как узнала, в чем его обвиняют.

— Возможно, мне стоит самому повидаться с ней, — предположил Уинтринхэм.

Лайонел Парнингтон согласился с ним.

Миссис Льюис с готовностью согласилась поговорить с Дэвидом. Она была готова ухватиться за любую предложенную ей помощь, чтобы выбраться из этого ужасного положения. Годами ей приходилось воздвигать барьеры между своей семьей и преступной жизнью своего мужа. Он так редко появлялся дома, что соседи его едва знали. Она заставила их признать свою респектабельность. Друзья с готовностью поддерживали ее. Она гордилась тем, что дети принадлежали ее миру и были далеки от Берта. А теперь вся эта хрупкая конструкция рухнула. Об этом позаботились газетчики. Их сенсационные, далекие от истинных описания ее личной жизни, борьбы, опасений и успехов принесли больше вреда, чем любое за последние пятнадцать лет преступление, совершенное Бертом.

— Раструбили об этом на всю округу, разве не так?

— Наживаются на чужой беде.

— Но они выставили вас в неприглядном свете.

У миссис Льюис не было никакого желания предпринимать какие-либо действия против тех, кто от ее имени написал столько фальши и измышлений ради забавы читающей публики. Ей пришлось смириться с этим. Эта невыносимая тяжесть сломила ее.

Перед Дэвидом была покорная женщина с изможденным лицом, которую вряд ли теперь мог узнать суперинтендант Митчел. Она сидела в опрятной гостиной, теребила в руках край своего халата и время от времени доставала из кармана носовой платок, чтобы утереть струившиеся по лицу слезы.