Кейт покачала поникшей головой и сказала едва слышно:

– Он не пытался меня застрелить. Он стрелял в собаку. Торкил отдал мне ружье, как только я ему приказала.

Эти слова, казалось, повергли леди Брум в смущение. В глазах ее потух гневный блеск. После секундного раздумья она сказала:

– Что ж, если ты так считаешь, – я тебе верю. Это лишний раз доказывает, что я права, считая тебя наиболее подходящей женой для Торкила. Я внимательно за вами наблюдала и убедилась, что ты благотворно на него влияешь. Он тебя любит. И более того, ты пользуешься у него уважением; возможно, женитьба благотворно отразится на его здоровье. Я не исключаю, впрочем, что именно ты явилась – непредумышленно, конечно, – причиной обострения его болезни. Делаболь придерживается мнения, что его – как бы мне поточнее выразиться? – его мужское начало, впервые пробужденное смазливостью темплкомовской девчонки, стало усиливаться, когда ты появилась в Стейплвуде, и это возбудило его мозг. Ты сохраняла дистанцию между вами, и он искал облегчения в… в совершении актов насилия.

Кейт взглянула на нее с немым вопросом. Леди Брум снисходительно усмехнулась и произнесла, как нечто забавное:

– Ну да! Я знаю про этого кролика, которого ты нашла. Я знаю обо всем, что делает Торкил. Я слежу за ним давно, с того самого момента, как я поняла, что его приступы неуправляемой ярости означают нечто большее, чем просто детские капризы. Что мне пришлось пережить… отчаяние, тоску, когда выяснилось, что… что сын тяжело болен, мой единственный сын! Мои страдания не поддаются описанию! Он унаследовал хилое здоровье от сэра Тимоти, а безумие от меня! О, не пугайся, не по линии Молвернов, а через мою мать! Одного из братьев ее деда пришлось поместить в приют; это хранилось в большом секрете, и знало об этом ограниченное количество людей. Болезнь не проявлялась ни в поколении моего деда, ни в поколении матери. Ни в моем! Мне и в голову не могло прийти, что недуг настигнет моего сына! Но однажды ко мне пришла кормилица Торкила и сказала, что он кое-чем ее озадачивает, и у меня возникло подозрение. Естественно я, как нетрудно догадаться, рассчитала ее при первом же удобном случае и приставила к нему Баджера. В свое время он состоял при детях первой жены сэра Тимоти, и он боялся быть уволенным после того, как сэр Тимоти женился на мне. К его счастью, сэру Тимоти всегда было присуще чрезмерное чувство ответственности перед служившими у него людьми, и он настоял, чтобы Баджер остался в Стейплвуде; и, к вящему моему удивлению, Баджер сильно привязался к Торкилу. Это меня, впрочем, не удивляет, потому что Торкил, только что вышедший из младенческого возраста, был очаровательным мальчуганом, поверь мне! Само собой разумеется, мне пришлось хорошо оплачивать молчание – и его, и Уолли, – но я никогда не стояла за ценой, если речь шла о добросовестной службе. И то же самое Делаболь! Я хорошо знала, что уж его-то можно купить. Я послала за ним, когда Торкил заболел оспой. Раньше семейным врачом был доктор Огборн, но я заметила, что он начинает что-то подозревать, и воспользовалась случаем избавиться от него. В то время у меня еще теплилась надежда, что я, возможно, ошибаюсь, что тревожившие меня всплески насилия у Торкила проистекают от его слабого здоровья. Но с течением времени я пришла к убеждению, что мозг его так же поражен недугом, как и тело. Это был самый сокрушительный удар из всех, что выпали на мою долю. Сначала у меня было чувство, что главная моя надежда неосуществима. Но я стараюсь не впадать в отчаяние. Я решила, что коль скоро судьба даровала ему жизнь, то если бы мне удалось держать его в Стейплвуде, оберегать от всех жизненных волнений, неурядиц, не выпускать одного за ворота и в довершение всего добиться полного контроля над ним, его болезнь может притупиться, или, на худой конец, ее удастся скрыть от окружающих.