Тамара сначала услышала и только потом увидела грузовик. Она подняла голову и обежала взглядом поля. И наконец заметила машину, наполовину скрытую буйной растительностью. Казалось, она плывет прямо по зелени.

Вскочив на ноги, она наблюдала за тем, как грузовик свернул на ведущую к дому грунтовую дорогу. Тамара метнулась в дом и спряталась за дверью. Глядя в щелку, она не сводила глаз с машины, которая все увеличивалась в размерах и наконец предстала перед ней в натуральную величину. Заскрипели тормоза, и грузовик остановился.

Затаив дыхание и с трудом сдерживая возбуждение, Тамара смотрела, как дверца со стороны водителя распахнулась и оттуда показался отец. Она поспешила ему навстречу. Увидев ее, он замер, небрежно поставив здоровую ногу на подножку и держась одной рукой за дверцу, чтобы не упасть. Радостная улыбка осветила его лицо.

– Я всегда знал, что это особенное место, – проговорил Шмария. – Но и представить себе не мог, что оно станет таким же притягательным для туристов, как Иерусалим или Вифлеем!

– Отец! – с нежностью воскликнула Тамара – Ах, отец!

Он спрыгнул вниз, и она бросилась в его объятия. Слезы радости смешались с солоноватым запахом пота, исходившим от рубашки, плотно облепившей его мускулистое тело.

Это было время самооткрытий, время становления и укрепления веры, которая, как чувствовала Тамара, подспудно всегда дремала в ней. С того самого момента, когда она впервые попала в Эйн Шмона, она полностью окунулась в быт и переживания евреев. Впервые в жизни она начала понимать, что значит быть евреем, и это понимание вызвало в ней глубокий эмоциональный отклик. Куда бы Тамара ни обращала взгляд, повсюду встречала все новые и новые доказательства веры, которая досталась ей в наследство и которая была так же чужда ей, как буддизм, или археология, или физика, но которая, она не могла не признать, была намного увлекательнее любого из этих предметов. Она обнаружила, что первопроходцы Эйн Шмона не только возделали землю, но также взрастили некий утопический идеал, в котором политика, повседневный быт и религия смешались в одно неразрывное бытие, удобное с физической точки зрения и вознаграждающее – с духовной. Ее удивлению и восхищению не было конца.

Шмария сидел за столом напротив Тамары в помещении столовой общины. Он уговаривал ее поесть, но она была слишком возбуждена, чтобы чувствовать голод. Чтобы не огорчать его, она проглотила несколько кусочков курицы, не переставая разглядывать людей, сидящих в столовой, вслушиваясь в такие непривычные дня нее музыкальные звуки самых разных языков и стараясь ничего не упустить. Иврит, идиш, русский, немецкий и польский языки, а в дополнение ко всему еще и музыка, льющаяся из радиоприемника. Все это было похоже на большой, просто обставленный ресторан, специализирующийся на вкуснейших, обильных блюдах домашнего приготовления, с клиентурой, состоящей из представителей разных национальностей. Но, в отличие от всех тех ресторанов, где ей доводилось бывать, здесь царила непринужденная, добросердечная атмосфера и очевидный дух товарищества, равных которым она никогда прежде не встречала. Пожалуй, это скорее напоминало атмосферу съемочной площадки.

– Мне здесь нравится, – проговорила Тамара, оглядываясь по сторонам. – Здесь всегда такая дружелюбная обстановка?

Вслед за ней и Шмария окинул взглядом столовую.

– Чаще всего да, хотя время от времени не обходится без споров и стычек. – Он укоризненно показал вилкой на ее тарелку. – Ты ничего не ешь.

Она послушно отправила в рот еще кусочек курицы.

– И здесь всегда так вкусно?

– Всегда. – Он улыбнулся. – А месяцев через шесть будет еще лучше.

– Да? – Она отпила глоток вина.