Я держала телефон в руках днем и ночью. Я не могла есть, учиться, общаться с подругами и родственниками. С одинаковой силой меня терзали отчаяние и надежда. Отчаяние погружало в пучину безысходности: он никогда не позвонит. Надежда дарила призрачный оптимизм – короткий, рассыпающийся в прах, очень болезненный. Я в сотнях ситуаций прокрутила в голове нашу будущую встречу и вспомнила по мгновениям знакомство с Витей и единственное свидание. Я сходила на последний сеанс и посмотрела заново американский боевик. Я рыдала в темном зале под перестрелки и погони. Бессонными ночами я докатилась до самобичевания, в котором и разобраться то не могла. Если бы я была не я, то я бы не полюбила такую, как я. Тогда кто я, которая не полюбила?
У меня был номер телефона Виктора, и я постоянно играла в игру: наберу его, если не позвонит через три часа. Звонка нет. Наберу через два часа, утром, вечером – и так бесконечно, с десятками вариантов начала разговора: «Ты не потерял мой номер?», «Не хочешь пойти в театр, у меня лишний билет, подруга заболела?», «У нас в общаге вечер юмора. Команда КВН обкатывает программу. Не хочешь посмотреть?». Один вариант казался глупее другого, и белыми нитками было шито мое стремление встретиться. Я удержалась, не набрала его номер.
– Привет! – раздался в трубке голос Вити.
Я уже не верила, что позвонит, надежда умерла, а отчаяние дошло до той стадии, когда все становится безразличным. Но его голос вливал в меня жизнь, как будто в пересохшее горло умирающего от жажды вливалась по капле живительная влага.
– Алло! Вика? Это Виктор. Узнала?
– Да! – просипела я.
– Хотел пригласить тебя на футбол, но ты, похоже, плохо себя чувствуешь? В другой раз?
Меня подбросило на месте: какой «другой»?! До другого раза я не доживу.
К футболу я, мягко говоря, равнодушна. Об этой игре лучше всего сказал Жванецкий: что то вроде «тысячи бедных людей на трибунах смотрят, как два десятка миллионеров гоняют мяч».
– Футбол – это классно! Обожаю футбол! На каком стадионе?
– На стадионе в Париже, – ответил Витя. – Решающий матч.
– В Париже? – ахнула я, невесть что представив.
– Собираюсь посмотреть матч в спорт баре. Ты точно нормально себя чувствуешь?
– Абсолютно! Где встречаемся?
Он назвал место и время. У меня оставалось два часа. Горячей воды в общежитии не было – отключили на три недели. Греть в кастрюльке воду некогда. Я верещала под холодным душем так, что слышно было на всех этажах. Я сушила голову феном и одновременно утюжила блузку. Соседки по комнате, наблюдая мои метания, заключили: «Вику колбасит не по детски». Взяли дело в свои руки. Одна укладывала мне волосы, вторая гладила блузки из моего скромного гардероба. Блузки не годились.
– Буду выглядеть беднячкой, одевающейся в секонд хэнде! – блажила я.
В ход пошли вещи подруг. Я красила ресницы и забраковывала одну блузку за другой. С джинсами было не до жиру: последние купленные мной – единственные по размеру и фирменному качеству подходящие. Если бы мама узнала, за сколько я покупаю брюки, она лишила бы меня ежемесячной дотации.
Одна из подруг, на свой вкус, обвела мне губы по контуру темно коричневым карандашом, закрасила их малиновой помадой, сверху отлакировала блеском. Ниже носа у меня образовалась нечто вроде розочки, невыносимо вульгарной.
– Какая пошлость! – воскликнула вторая подруга. – Вика, ты похожа на вокзальную шлюху!
Первая подруга стала возражать, они заспорили. Я стирала краску с губ и вопила:
– Опаздываю!
Моя лихорадка заразила девочек. Одна мазала мне лицо своей дорогущей крем пудрой, купленной для особых случаев. Вторая доставала из чемодана ненадеванную кофточку, которую берегла опять таки для особых случаев. |