Глава 6

Шли не спеша через березовую рощу, за которую опускалось солнце. Настя молчала, но ей было хорошо и без всяких слов.

– Двадцать три года назад я выкупил у банка заложенный участок земли в два с половиной гектара. Даже не смотрел, что приобрел: думал, перепродам с прибылью. А когда приехал сюда, сразу понял, что хочу здесь жить. Сосны еще были невысокими, березовую рощу посадили там, где когда-то было совхозное поле. Построил сразу три дома, один себе и два для приятелей, чтобы сделать им сюрприз – у обоих уже родились девочки, и летом мои друзья вывозили свои семьи по тогдашней моде за границу: на Карибы, на Маврикий или еще куда-то.

– Маврикий я помню плохо. Только океан и землю, – улыбнулась Настя, – она там разного цвета: где-то красная, как медь, где-то – голубая, где-то как песок, а где-то черная… А вы хорошо знали наших отцов?

Селезнев кивнул:

– Я учился с ними в одном классе. Мы сразу сдружились и сидели рядом в заднем ряду, болтали там, не умолкая, шалили, вероятно. Наш классный руководитель Михаил Исаевич одергивал нас постоянно: «Эй, птичий базар! Нельзя ли угомониться?»

– Почему птичий базар? – удивилась Настя. – Так громко шумели?

– Так наши фамилии, если вы помните: Стрижак, Воронин и Селезнев.

– Остроумный был человек, – улыбнулась Настя.

– Еще какой! Особенно если учесть, что фамилия нашего учителя была Фогель, что в переводе с немецкого означает «птица». Он к тому же был очень добрым. Когда мы в десятом классе предложили в школьной пристройке организовать видеосалон, он, будучи завучем, похлопотал перед директором.

– Вы уже тогда начали свой бизнес? – удивилась Анастасия.

– Вместе с Колей, твоим отцом, и с Лешкой Ворониным. Дело пошло. Очень скоро мой ежедневный доход стал равняться зарплате матери за месяц и пенсии за отца.

– Так вы сирота?

Игорь Егорович кивнул:

– Я был поздним ребенком. Подарком за большую любовь своих родителей. Ему было пятьдесят четыре, когда я появился на свет, а маме почти сорок. Отец закончил перед войной артиллерийское училище, собирался жениться, а тут война. Он писал своей девушке письма, писал даже тогда, когда перестал получать ответ. Потом, когда сняли блокаду, ему удалось вырваться в Ленинград. Приехал на одиннадцатую линию, увидел разбомбленный в сорок втором дом. Соседи сказали, что невеста его погибла и родители ее тоже. Но осталась маленькая сестра, которая находилась в тот момент в одном из немногих работавших в блокаду детских садов. Пошел туда: девочку, как оказалось, передали в детский дом, а детский дом вывезли в Вологду. Весь свой короткий отпуск отец потратил на то, чтобы узнать адрес. Потом уже с фронта написал туда и вскоре получил письмо, написанное детским почерком. Естественно, ответил. Завязалась переписка. Отец переводил на детский дом свой денежный аттестат и деньги, которые полагались за ордена и за подбитые танки. На Зееловских высотах под Берлином отец был тяжело ранен, попал в госпиталь, но осенью того же сорок пятого пришел в детский дом на костылях, оформил опекунство… Ему пошли навстречу, потому что благодаря его денежным переводам детский дом не голодал.