И я пошла к нотариусу составлять завещание, внутренне ликуя, – просто представила вытянувшиеся рожи супруга и его маменьки, когда они узнают, что им ничего не досталось. Петьку убить у них кишка тонка, да и денег нет на нового киллера. Они и эти то деньги небось одолжили в надежде заполучить мою квартиру. Им нет смысла Петьку убивать, потому что после него квартиру унаследует моя племяшка Тонька. Вот так то, граждане.

Нотариус, молодой симпатичный мужик, очень удивился, зачем мне понадобилось завещание. Конечно, рассказывать ему о планах мужа и свекрови, как и о своих собственных, я не стала – зачем? Он выслушал мои пожелания, очень простые и ясные, составил завещание, я пришла к нему на следующий день, подписала, и все. Пришлось потратить на это время, но дело того стоило. Я не стала спрашивать, как он узнает, что меня уже нет, и как найдет Петьку, – но думаю, что есть какая то система, не одна же я пишу завещание.

Я отчего то совершенно не думала, что будет, когда придет время и убийца примется за дело. Как он это осуществит? Застрелит меня или собьет машиной? Лучше, если просто сбросит с крыши. Я полечу вниз, в последний раз ища взглядом реку, и расплескаюсь на асфальте, и прорасту травой – потом. Я навсегда останусь в городе около дома, где прошло мое детство. Прямо напротив этой новой четырнадцатиэтажки – старый бабушкин дом: три этажа, высокие потолки, огромные комнаты, камин в спальне, лепнина на потолке, и соседей немного. Ходили слухи, что дом снесут, но потом дело заглохло, и я этому радовалась. Так он и остался, мой дом – как зеленый островок среди бетонно стеклянных высоток.

Если я сейчас нахожусь здесь, значит, меня просто сбросят вниз. Я сама сюда пришла – пусть хоть это станет моим выбором, раз нет другого. Наверное, будет больно – какой то миг, но для этого есть таблетки, я напилась их достаточно, чтобы не переживать о боли. Я думала, что не боюсь, но все таки немножко боюсь. И только мысль о том, какую свинью я приготовила своему мужу и его мамаше, греет мне душу. Ведь они понятия не имеют, что есть завещание! Боже, все бы отдала, чтобы посмотреть на их лица, когда… А может, и посмотрю. Оттуда.

А сейчас позвоню ка я Петьке, чтобы услышать его еще раз. У меня, кроме него, никого больше нет.

– Привет.

– Привет, Лина. – Петькин голос на фоне компьютерного писка такой знакомый. – Как дела, сестренка?

– Ничего, дышу.

И это правда. Все, что я могу сейчас о себе сказать правдивого, вот эта фраза. Лгать я не люблю.

– А ты как, Петь?

– Да как обычно.

Как обычно – это работа, а дома – Светка, которая ни готовить, ни прибраться, ни за ребенком последить не способна, зато пасть у нее никогда не закрывается, и то, что из этой пасти несется, отнюдь не великосветские разговоры, чтоб вы понимали.

– Снова поцапались?

– А у нас по другому не бывает.

– Так брось ее к чертям, Петь!

– А Тонька? Она мне назло ее не отдаст.

Это наш обычный разговор. Все дело в Тоньке, которую Петька любит больше жизни, и которую Светка ему, конечно, не отдаст – не потому, что ей нужна «проклятая спиногрызка», как она ее называет. Нет, она ее не отдаст, чтобы досадить Петьке. Мы оба это знаем, но мне хочется все таки изменить статус кво, и ничего другого, кроме как толкнуть Светку под трамвай, мне в голову не приходит.

– Ладно, сестренка, что то придумаем. Тут подвижки наметились, потом расскажу, сейчас рано. Ты к бабуле давно ездила?

Бабуля – это мать Петькиного отца, бабушка Валя.