Я приблизилась, широко раскрыв глаза, с любопытством ожидая, что будет дальше.

В то время мне уже шел двенадцатый год, но я выглядела немного младше и была миловидной девочкой с массой белокурых кудряшек, большими серыми глазами и маленьким вздернутым носиком, который с тех пор очень мало увеличился в размерах.

Я была не только очень мала для своего возраста, но худа и бледна из-за нерегулярного питания, плохой пищи, полного отсутствия нормального режима и недостаточного пребывания на свежем воздухе.

Миссис Фишер-Симмондс коснулась пальцами моей щеки.

— Девочка выглядит истощенной, — сказала она.

— Мы даем Линде самое лучшее, что можем себе позволить, — с негодованием вмешалась мама, — если вы считаете, что устрицы и шампанское ей полезнее, поговорите с директором!

Не обратив никакого внимания на мамины вызывающие слова, дама поговорила со мной несколько минут, задавая вопросы, казавшиеся мне не имеющими никакого отношения к делу.

Я насторожилась, боясь обнаружить свое невежество, и отвечала коротко, без особой любезности.

Прислушиваясь к нашему разговору, все окружающие замолчали, словно ожидая вынесения приговора. Миссис Фишер-Симмондс торжественно объявила:

— Я решила сама заняться образованием этого ребенка; я отправлю девочку в пансион при монастыре, которому регулярно помогаю деньгами. Там за ней должным образом присмотрят. Приведите ее ко мне домой завтра в три часа, и я все устрою.

Сначала все слишком удивились, чтобы что-нибудь сказать. Затем инспектор пробормотал, что в таком случае дело можно считать улаженным, а я ударилась в слезы, на этот раз совершенно искренние.

Мне совсем не хотелось учиться по-настоящему и уж в любом случае не в монастыре; я не знала, что это такое, но представляла нечто вроде тюрьмы. Я тут же вообразила себя в длинном черном одеянии и начала уже было бурно протестовать, но мама схватила меня и так встряхнула, что я затихла.

— Благодарю вас, мэм, — обратилась она к миссис Фишер-Симмондс. — Завтра я приведу Линду.

Мама взяла визитную карточку, которую протянула ей дама, и затем миссис Фишер-Симмондс вместе с директором удалилась.

Какое-то мгновение стояла тишина, нарушаемая только моими рыданиями, а потом все заговорили сразу:

— Какая удача! Какой счастливый случай! Вот повезло девчонке!

Но я не слушала, а только продолжала вопить, заткнув пальцами уши:

— Я не хочу в монастырь!

Мама дала мне затрещину, от которой я не устояла на ногах и упала.

— Дура! — сказала она. — Ты не понимаешь своей выгоды. Другие девчонки все бы отдали за такую возможность!

Потом она с торжествующим видом повернулась к Альфреду:

— Теперь ты, быть может, поверишь, что в девочке течет благородная кровь.

По дороге в меблированные комнаты, где мы остановились, она болтала без умолку.

— Ума не приложу, во что тебя одеть. Из красного крепдешинового костюмчика ты уже выросла. Может быть, я успею переделать на тебя свое зеленое бархатное платье. С кружевным воротником оно будет очень мило выглядеть. Ты должна быть одета скромно и со вкусом, как настоящая маленькая леди; ведь раз тебе предстоит жить с благородными девицами, тебе следует на них походить.

Но моя внешность в тот момент меня мало интересовала. Свернувшись калачиком, я горько плакала, пока не уснула.

Корзина, в которой я спала, уже давно была для меня мала, и, когда нам удавалось снять комнату с кушеткой, я спала на ней. Но такая роскошь редко выпадала мне на долю. Наше жилье становилось все скромнее и скромнее, и даже от портрета пришлось отказаться, так как программа пользовалась все меньшим спросом и приносила все меньше дохода.

Мне крупно повезло, хотя тогда я этого и не сознавала, что «Алые ласточки» получили ангажемент как раз на ту неделю, когда в театре появилась миссис Фишер-Симмондс.