Матерый ощерился и сплюнул.

– То ж я про настоящих говорил, они колдуны. А этого Клан усыновил…

– Да с какой дури нам связываться с Хранителем крепости – колдун он там, не колдун?..

– Ты, Костолом, человек пришлый, разбойник из тебя – как из меня кружевница! – Матерый помрачнел, продолжил глухо, злобно: – Я крепкой шайкой командовал, сорок человек под моей рукой ходило! Три года назад анмирские стражники облаву учинили, так я едва десять морд собрал уцелевших. А теперь остался один Гундосый, да еще ты прибился… Ну, проберемся в Чернолесье, разыщем шайку Хрипатого – и что нам Хрипатый скажет? Не знаю, скажет, никакого Матерого! Идите, скажет, парни, котел лагерный чистить! А я ему – вещицу со знаком Клана: пряжку с соколом или там перстенек с печаткой. Пусть видит Хрипатый, с какими лихими людьми говорит!

– А Хрипатый тебе в ответ, – подхватил Костолом, – мол, подумаешь, пряжка! Может, вы ее возле прачечной сперли, когда рабыни одежду господина стирать несли!

Матерому нечего было ответить, но признаться в этом было немыслимо. Чем меньше народу оставалось в шайке, тем болезненнее относился главарь к любой попытке подорвать свой авторитет.

– Заткнись, крысеныш! Прикажу – так и в Подгорный Мир отправишься, не то что в Совиную балку! Гундосый замахал на Костолома руками:

– Не спорь, дурень, с атаманом, он тебе хребет из спины выдернет! Лучше дай плащ, а то я промок… согреться…

Костолом поспешно отступил от протянутой руки и сказал с неожиданной силой и серьезностью:

– Тронешь мой плащ – убью!

– Что ты все за плащ свой трясешься? – хмыкнул главарь. – Золото, что ли, в подкладку зашито? Может, проверить?.. Ну‑ну, шучу, не хватайся за меч. Некогда дурака валять, Добычу упустим…

* * *

Устроившись на разлапистой ветви дуба, Матерый расправлял сеть и поглядывал вниз сквозь не по‑осеннему густую, еще зеленую листву.

Сейчас, когда рядом не было дружков, атаман засомневался: а и впрямь, по силам ли он затеял дело? Не вышло бы по пословице: хотела щука поймать карася, да ерша схватила…

Лестно, ох, лестно бы похвастать в новой шайке добычей, снятой с Сокола! В ком не шевельнется страх при мысли о Кланах, родоначальниками которых были двенадцать могучих магов? Их потомки – высшая знать Великого Грайана. Сами боги отличили их от прочих людей!..

Но Орешек‑то, Орешек! Ведь его Матерый помнит растерянным парнем лет двадцати, против воли угодившим в шайку! Что ж такого немыслимого мог совершить беглый раб, чтоб его усыновил Клан?..

От смятенных размышлений разбойника отвлек приглушенный вскрик в соседней кроне. Гундосый! Небось на свой нож напоролся, чурбан с ушами!..

Нет, что‑то не то… Мир вокруг неуловимо изменился. Птицы смолкли, ветер умер…

У Матерого озноб прошел меж лопаток. Атаман подался вперед, напряженно вглядываясь в листву. Внезапно из сплетения ветвей вынырнул Гундосый. Бедняга висел вниз головой, ноги его были охвачены какими‑то широкими лентами. Разбойник беспомощно дергался, пытаясь перевернуться. Лицо его побагровело, из горла вырвался нелепый писк.

Матерый подхватил с развилки ветвей арбалет и замер, не зная, в кого стрелять.

Широкие ленты разошлись в стороны, вопль огласил опушку – и в воздухе закачалось то, что мгновение назад было Гундосым: две разорванные половины человеческого тела, из которых хлестала кровь.

Матерый, бросив сеть, попытался спрыгнуть на землю, но грудь и шею обхватило что‑то холодное. Выронив арбалет, он двумя руками оторвал от горла душившее его щупальце неизвестной твари, повернулся и уткнулся подбородком в мягкий колышущийся мешок.