— Предположим, у тебя хватит глупости попытаться снова её увидеть. Что бы ты ей сказал? Когда ты рассказал мне о том, что с тобой приключилось, я заставил тебя сделать сканирование мозга… Это я-то, твой лучший друг! А она врач, если бы ты сказал ей правду, то она надела бы на тебя смирительный балахон, с капюшоном или без, не знаю! Ты совершил то, что был обязан совершить, я восхищаюсь тобой. Тебе хватило смелости защищать её до самого конца.
— Лучше мне лечь спать, я очень устал, — сказал Артур, вставая.
Он уже брёл по коридору, когда Пол окликнул его. Артур просунул голову в дверь.
— Я твой друг, ты знаешь это? — произнёс Пол.
— Да!
Артур вышел через заднюю дверь и обошёл дом. Задел плечом ржавые качели, огляделся. На веранде разошлись половицы; стены, хранившие следы летних ожогов и солёных зимних подтёков, заросший сад — всё было воплощением печали. Артур поёжился на свежевшем ветру. Он достал из кармана куртки конверт с письмом, которое начал в Париже — скамейка, площадь Фюрстенберг — дописал последнюю страницу и снова убрал в карман.
* * *
Ночной туман с океана дотянулся до города. У стойки «Парижского кафе», что напротив входа в отделение «неотложки», Лорэн читала меню.
— Не пойму, что вы делаете в этот ночной час и моем баре, да ещё одна, — сказал хозяин, наливая ей содовую.
— Допустим, у меня передышка.
— Вечером клиентов было хоть отбавляй. Настоящий балет карет «скорой помощи»! — не унимался хозяин, протирая стаканы. — Спасти весь мир — дело хорошее, но вы бы лучше подумали об одной-единственной жизни — о собственной.
Лорэн наклонилась к нему, как будто решилась на откровенность.
— Просветите меня: здесь только обо мне и болтают или вечером здесь ужинал доктор Фернстайн?
— Вон он сидит, — подтвердил хозяин кафе, указывая глазами в глубь зала.
Лорэн слезла с табурета и нашла профессора за отгороженным столиком.
— Будете корчить такие гримасы, я вернусь за стойку и поужинаю там одна, — предупредила Лорэн, ставя свой стакан на его стол.
— Чем болтать глупости, лучше садитесь.
— Ваши вчерашние внушения в присутствии пациента были излишни. Иногда вы обращаетесь со мной, как со своей внучкой.
— Вы мне не внучка, а хуже: я создал вас собственными руками. После аварии я сшил вас на живую нитку…
— Спасибо, профессор, что хотя бы вынули из моего черепа болты.
— У меня получилось лучше, чем у Франкенштейна, разве что с характером я промахнулся. Не желаете разделить трапезу старого эскулапа — оладьи и много кленового сиропа?
— В таком порядке — пожалуй.
— Сколько больных вы обработали за сегодняшнюю смену? — спросил Фернстайн, пододвигая ей тарелку.
— Добрую сотню, — доложила она, накалывая на вилку целую стопку оладий. — А вы почему здесь задержались? Вам-то ни к чему накапливать дежурства, чтобы побольше заработать.
— Похвальный задор для субботы, — заметил Фернстайн с набитым ртом.
За витриной видавшего виды заведения ужинали старый профессор-медик и его ученица — сообщники, наслаждавшиеся мгновением покоя под конец ночной смены. В стационарном отделении «неотложки» ещё несколько часов могли не замечать их отсутствия. Над улицей погасли раскачивающиеся фонари. В бледном небе занималась заря.
* * *
Артур задремал прямо на качелях. Вокруг разлилась нежность зарождающегося дня. Он открыл глаза и посмотрел на дом, который, казалось, мирно спал. |