«Ладно, посижу пять минут и уйду», — решила я, уже подозревая, что мои намерения так намерениями и останутся. Бабуля вздохнула, отводя глаза, и немного помолчала. Я почувствовала неловкость, то ли старушка вдруг передумала и к разговорам охладела, то ли ждала от меня ответного шага. Лихорадочно прикидывала, о чем бы заговорить, и тут она вновь произнесла:

— У меня внучка погибла. Моя маленькая девочка. Единственная. Никого на этом свете у меня не осталось.

Я испугалась, что она сейчас заплачет, но она улыбнулась шире, а ледяной ком, который при первых словах старушки возник где-то чуть выше моего пупка, начал расползаться в разные стороны, заставляя сжиматься то ли от холода, то ли от боли.

Я хотела ответить, задать вопрос, пусть самый глупый и ненужный, но так и замерла с открытым ртом, вроде бы разом забыв все слова.

— Э-э-э, — все-таки произнесла я невнятно, но бабуле и этого оказалось достаточно. Она кивнула, пошарила рукой в кармане пальто и достала фотографию. Снимок десять на пятнадцать в серебристой рамке. Красивая девушка с темными длинными волосами, глаза ее казались невероятно синими, пухлые губы чуть раздвинуты в улыбке.

— Как ее зовут? Звали... — смогла-таки я с некоторым усилием задать вопрос.

— Ира. Ирочка Томашевская, то есть по мужу Одинцова. Вы, случайно, не были знакомы?

«Может, бабка сумасшедшая?» — с надеждой подумала я и ответила:

— Нет, к сожалению.

Не убирая фотографии, бабуля кивнула:

— Просто я подумала... она работала в библиотеке, здесь неподалеку... Три года работала, пока не вышла замуж. Завтра ей бы исполнилось двадцать восемь лет.

— А-а-а что случилось? Авария?

— Нет, — покачала головой старушка. - - Кто-то проник в дом, Гена был на работе, Ирочка в это время оставалась одна... Одиннадцать ножевых ран... так следователь сказал...

— Ограбление? — спросила я испуганно, знать не зная, стоит ли задавать вопросы или лучше помолчать.

— Ничего не пропало... он ей лицо изувечил, разрезал ножом... За что? — Она убрала фотографию в карман и стала разглядывать свои руки, морщинистые ладошки нервно вздрагивали, успев покраснеть от холода.

— Убийцу нашли? — задала я вопрос, так и не решив, стоит ли это делать.

— Сначала арестовали дворника... молодой парень, таджик, работал там совсем недавно. Но потом его отпустили. Нашлись какие-то родственники, наняли дорогого адвоката. Наверное, заплатили кому следует и теперь говорят, что он не виноват... Ирочка жила с мужем в Сосновке, коттеджный поселок за рекой... С соседями едва знакомы. Врагов у них не было, особых ценностей тоже... у меня квартира в тринадцатом доме, — вдруг сказала она, кивнув на новенькую многоэтажку, прямо напротив входа в парк. — Я могла бы вам показать Ирочкины фотографии, у меня их целый альбом... если у вас есть время...

— К сожалению, мне надо быть на работе, — поспешно ответила я, но, встретившись со старушкой взглядом, неожиданно для себя добавила: — Полчаса, конечно, найдется.

— Вот и хорошо. — Старушка встала, опираясь на палку, которую все это время придерживала коленом, пристроив ее к подлокотнику скамейки. — Я вас пирогами угощу. Сегодня пекла, ждала Ирочку, она по вторникам всегда ко мне приходит... Я не сумасшедшая, — со своей невообразимой улыбкой добавила старушка. — Просто трудно поверить, что внучки больше нет...

Я поднялась, и мы пошли по аллее.

— Вас как зовут? — спросила она.

— Ефимия. Но лучше зовите Фенькой.

— А я — Ольга Валерьяновна. Имя у вас красивое. И вы сами настоящая красавица. Красивая и добрая. Так нечасто бывает. Другая на вашем месте убежала бы от надоедливой старухи, я ведь понимаю...

Она семенила рядом, и вновь мне показалось, что она не идет, а парит над землей, монотонный стук палки с резиновым наконечником отсчитывал шаги и секунды, а я взяла Ольгу Валерьяновну под локоть, словно боялась, что она и впрямь улетит, подхваченная холодным ветром.