| Захар Прилепин. Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны  Эта книга про Донбасс и за Донбасс. В этой книжке нет или почти нет меня: мой личный Донбасс останется за кадром. Моя роль здесь — слушатель и наблюдатель. Главные персонажи книги — люди, видевшие всё происходившее с начала и не покидавшие места действий. Те, кто не просто пережил эту историю, но — сделал её сам.   Часть первая Pro Донбасс   На Донбассе купола церквей — тёмные. Гораздо темнее, чем в большой России, здесь. Тёмное золото, будто бы замешенное с углём. Едешь на машине по Донецкой народной республике — и видишь: то здесь, то там вспыхивает тёмный купол. Очень много разрушенных православных храмов. Наверное, надо пояснить, что стреляют по ним с той стороны — артиллерия, миномёты или танки ВСУ. Порой храм стоит на открытом пространстве, его видно издалека, как единственный головастый цветок на поле. — Это не случайное попадание, — говорит мне мой спутник. — Часто осмысленно били именно в храмы. Если быть точным: только на территории Донецкой республики разрушено во время войны семьдесят православных храмов. Пусть кто-нибудь попытается доказать, что это случайное совпадение. Мы выехали с утра в компании главы ДНР Александра Захарченко в кои-то веки не по делам боевым, а с мирной целью — вручить ключи от новых квартир жителям Дебальцево: там возвели 111 новых, очень симпатичных, домиков. Неожиданно звонят на мобильный заместителю главы, с которым мы едем в его потрёпанной «Ниве». Есть информация, что по дороге может быть покушение на главу. Убить Захарченко — безусловная мечта для многих. Информацию тут же передали главе и его начальнику охраны. Надо было отменять поездку. Через три минуты от Захарченко передали: нет, едем. Просто сменим маршрут. Маршрутов всегда закладывается несколько, каким именно поедет глава, не знает до последнего момента почти никто, или вообще никто — потому что за минуту до выезда сам Захарченко может принять новое решение. В этот раз решение его — парадоксально. Мы должны были ехать в Дебальцево, делая серьёзный крюк, — чтоб держаться подальше от передовой. Но Захарченко то ли забавляется, то ли доверяет своему чутью: и мы летим по трассе, которая проходит ровно по передку. — Вон дом видишь? — показывает мне зам главы. — Там украинские снайпера сидят. А вон их позиции… Вон в той зелёнке они тоже есть… Но здесь нас, похоже, вообще не ждали. На улице — солнечный декабрьский денёк, всё кажется безоблачным и мирным. Я смотрю на купола и вспоминаю, где уже видел этот тёмный свет.   Захарченко не курит только под капельницей. Когда нас познакомили — он не курил. Раздетый по пояс, он лежал на диванчике, в комнатке за своей приёмной. Рядом, за столом, сидели врач и медсестра, тихие и тактичные женщины. Подкапывала какая-то животворящая жидкость, сразу из двух банок. Разговаривая, Захарченко время от времени недовольно поглядывал на эти банки, ему казалось, что всё происходит слишком медленно. Потом я заметил, что ему так кажется всегда: жизнь должна происходить быстро — нестись с такой скоростью, чтоб цветы и травы склонялись по пути. Наконец, его отцепили от склянок, он быстро встал и начал одеваться в свою почти неизменную «горку», которая, ничего не поделаешь, идёт ему куда больше костюма и даже парадного кителя. «Горка» была выстиранная, опрятная, но явно поношенная. — Ты всю войну в ней прошёл? — спросил я.                                                                     |