Я будто чувствовала, как во мне что-то надламывается.
Приподняв прямые брови, мужчина еще мгновение смотрел на меня, потом шагнул и через черный ход вышел на парковку для жильцов. Дверь закрылась за ним далеко не сразу, и я увидела, как он сел в машину, через мгновение-другое вырулил со своего места и уехал.
Похороны миссис Хофстеттлер состоялись в понедельник — быстро даже для Шекспира. Она запланировала поминальную службу еще два года назад. Я помнила священника епископальной церкви, крошечного человечка, почти такого же старого, как Мэри. Он приходил, чтобы поговорить с ней об этом.
Я многие годы не входила в церковь, поэтому долго боролась сама с собой. Я уже попрощалась с Мэри, но тут меня посетило пронзительное озарение. Ей хотелось бы, чтобы я присутствовала на похоронах.
Натянуто, неохотно я позвонила двум своим клиентам, к которым обычно приходила днем по понедельникам, и договорилась с ними на другое время. Причесавшись, я облачилась в дорогой черный костюм, оставшийся еще от моей прошлой жизни. Я долго хранила его, потому что он был универсальным. Я купила пару колготок, втиснулась в эту мерзкую одежду, гримасничая от отвращения, сунула ноги в черные туфли-лодочки на высоких каблуках. Два моих шрама теперь стали видны, тонкие и белые, потому что костюм имел низкий квадратный вырез. Но я была очень бледной и решила, что шрамы не бросаются в глаза. С ними все равно ничего нельзя было поделать. Я не собиралась покупать другую одежду. Этот костюм все еще был мне впору, но не тютелька в тютельку, как раньше. Регулярные тренировки изменили мое тело.
Черный костюм казался мрачным, неприкрашенным, поэтому я вдела в уши бабушкины бриллиантовые сережки и добавила ее декоративную заколку, тоже с бриллиантами. У меня все еще имелась хорошая черная дамская сумочка, тоже реликт прежней жизни.
Похороны всегда проходят в сопровождении полиции Шекспира. Одна из полицейских машин, как правило, остается перед церковью.
Я побаивалась этого. Ведь в машине, регулирующей движение перед церковью, будет Клод.
Он стоял с отвисшей челюстью и наблюдал, как я выхожу из «скайларка» и иду по тротуару к церкви.
— Лили, ты выглядишь красавицей, — сказал он, но эти слова нисколько мне не польстили. — Я никогда раньше не видел тебя изысканно одетой.
Я бросила взгляд на Клода и прошла мимо, в теплый полумрак крошечной церкви Святого Стефана. Темный старый епископальный храм был битком набит друзьями и знакомыми, которых Мэри Хофстеттлер завела во время своей долгой жизни, ее сверстниками, их детьми, другими прихожанами, волонтерами из ее любимого благотворительного учреждения.
Только две скамьи впереди были отведены для членов семьи. Чак, которому теперь было под шестьдесят, оказался единственным оставшимся в живых отпрыском миссис Хофстеттлер.
Было ясно, что остальные сидячие места следует приберечь для пожилых людей, которых среди скорбящих было большинство.
Я стояла сзади и, когда внесли гроб, задрапированный тяжелым церковным покровом, склонила голову. Я смотрела на волосы на затылке Чака Хофстеттлера, следовавшего за гробом. Он с некой скорбной зачарованностью глядел на вышитую ткань. Меня не интересовал гроб и то, что в нем находилось. Сущность Мэри Хофстеттлер была уже где-то в другом месте. Гроб пребывал здесь лишь для того, чтобы было на чем сосредоточить свои скорбь и раздумья. Так, флаг является необходимым для патриотического подъема.
Лучшая подруга Мэри, Арнита Уинтроп, сидела в передней части церкви вместе со своим мужем, Хоувеллом-старшим, с сыном и его женой. Старый мистер Уинтроп держал жену за руку. Мне это почему-то показалось трогательным. Бини, как всегда нарядная, осветлила волосы на пару тонов, и я это заметила. Она и Хоувелл-младший не держались за руки.
Незнакомая служба тянулась медленно. Без молитвенника мне приходилось нелегко. |