И уверенности той в них не чувствовалось, а лишь — опаска. Боятся меня? Как интересно…
— Приветствую вас, Попов! — пророкотал сидящий. — Поздравляю с освобождением!
— Спасибо, — хмыкнул я. — Где дверь?
— Дверь далеко отсюда. Одному вам ее не найти. Стул гостю!
Тут же под колени сзади мне ткнулось мягкое, я сел — и почти провалился. От этих бегающих безмозглых кресел-амеб я успел отвыкнуть. Теперь мой собеседник возвышался надо мной подобно горе.
— Я понимаю, у вас множество вопросов, — продолжал человек-гора. — Равно как у меня — множество ответов. Но прежде я сам спрошу вас: вам известно, кто вы такой?
Я ответил не сразу.
— Известно ли… Не знаю. Правильнее сказать — я догадываюсь.
— Поделитесь Догадками.
— С удовольствием. После того, как узнаю, кто такие вы и что вообще произошло?
— Разумно. Мы — подпольная организация. Одна из немногих существовавших и, наверное, последняя оставшаяся. У нас нет ни имени, ни списков. Есть только принципы и — цель. Я — заместитель руководителя организации. Зовите меня Мерлин. Я андроид.
— Очень приятно, — сказал я.
— В организацию входят также и люди, — продолжал Мерлин. — Руководитель организации — человек. Мы боремся и за равноправие — в том числе. Впрочем, если нам удастся достичь главной цели, то разница между людьми и андроидами просто исчезнет… Знаете ли вы, что такое Д-контроль?
— Когда-то я был кибертехником, — кивнул я.
— Следовательно, вы понимаете, что единственная реальная разница между человеком и андроидом — это наличие у андроидов Д-ответа?
— У нас Д-ответ есть?
— Нет. Ведь вы созданы не людьми.
— Именно созданы, вы полагаете?
— Созданы, модифицированы… Вот это ваше нечеловеческое спокойствие — откуда, Попов?
— От Боэция.
— Заслуживает внимания как гипотеза… Но Боэция знаете только вы. В то же время все, освобожденные нами, имеют железные нервы. Ни один нормальный человек не вынесет испытания темнотой и неизвестностью. Вы все — как каленые солдатики.
Я вспомнил Вадима и не стал его поправлять.
— Так вот, совершенно ясно, что вы созданы и сконцентрированы в одном месте с совершенно определенной целью. Оставалось вычислить, какова эта цель.
— И?
— Думаю, нам это удалось. Равно как и определить, кто именно это сделал.
— Поделитесь?
— Обязательно. Чуть позже. Я хочу, чтобы вы сами пришли к тому выводу, который мы сделали. Это надежнее, не так ли?
— Для меня безразлично. Я знаю, что таким путем человеку можно внушить все что угодно — просто подбирая факты. И даже не искажая их.
— И все же… я хочу быть несколько убедительнее.
— Может быть, вы убеждаете себя?
Раздался странный звук. Один из тех, кто стоял за спиной Мерлина, зажал себе ладонью рот. Похоже, я булькнул что-то смешное. Мерлин не обернулся.
— Вы помните, должно быть, десятилетие с две тысячи тридцатого по сороковой годы?
— Только по книгам.
— Ну, разумеется. Странности были?
— Да уж. Еще какие.
Странности — были. Полыхающие по всему миру малые войны, канун большой (или, как писал Створженицкий, «мировой торфяной пожар»), разруха, голод, миллионные толпы беженцев — в начале десятилетия; мир, покой, благополучие, всеобщая любовь и взаимоуступчивость (только после вас?) — в конце. |