— Ну вот еще, — сказал братец Кролик из кучи простыней, белеющих в темноте. — Как что-то интересное, так меня спать отправляют. Не выйдет. А от чего загибается резиновая Зина?

— Не знаю. Если хочешь ехать, одевайся.

Через двадцать минут мы вышли из подъезда. Было не то что холодно, но как-то сыро и зябко. Как моряки чуют в воздухе приближение айсберга (во всяком случае, они его чуяли в «Титанике», что не помешало им затонуть и получить четырнадцать «Оскаров»), так в сентябрьской ночи чувствовалось приближение далекой зимы. Не холод, а только запах холода. И совершенно беспросветная тьма, даже звезд на небе не видно. Природа впадала в осеннюю депрессию.

По дороге бессердечный Сашка выдвинул предположение, что Зинка отравилась собственным ядом или ей просто скучно, и она решила таким оригинальным способом пригласить нас на романтический семейный утренник. Сейчас придем, а в квартире накрыт стол, играет музыка и Зинаида стоит посреди комнаты с бокалом шампанского и голой спиной.

— Размечтался, — сказала я.

— Нет, это дискотека в стиле «Medic», — продолжал фантазировать Сашка. — Представляешь, мы входим, а там пьют медицинский спирт, народ тусуется в белых и зеленых халатах, танцует под звуки сирены и совокупляется на носилках. А на дверях ванной написано: «Морг». Зинка наклюкалась и легла в ванну, а ее приятели решили, что она и правда труп, и позвонили нам.

Так он трещал до самого папиного дома, потому что ему было страшно. Если случилось что-то серьезное, ему, как единственному мужчине, придется принимать решение. Причем делать это стремительно, чтобы успеть раньше меня и мамы, иначе решение примут за него и единственному мужчине будет стыдно. А Сашка плохо знает, какие решения принимаются в реальной жизни, а не в компьютерной игре. К тому же он не любит Зинку и предпочел бы спасать от неведомой опасности какую-нибудь другую принцессу.

У подъезда уже стояла белая машина с красным крестом. Выходит, резиновая Зина не стала полагаться на одну только родственную помощь.

Оказалось, что «скорую» все-таки вызвала мама. Она стояла в дверях комнаты, страдальчески наморщив лоб, вся воплощение милосердия и сочувствия. Полная врачиха возилась над диваном. Зинка почему-то лежала не в своей кровати, а в комнате, служившей им с отцом гостиной. Малиновый подол живописными складками спадал с дивана на ковер. В квартире везде горел свет и пахло камфарой.

— Готово? Давай, — сказала врачиха своему помощнику, сонному долговязому парню, видимо студенту. Студент очнулся и протянул ей шприц, не отводя глаз от Зинкиных голых ног.

— Еще один укольчик, — сладким голосом пропела врачиха. Наверное, рассчитывала, что такая гламурная, вся в малиновом шелке, пациентка поддержит бесплатную медицину.

С дивана послышался страдальческий стон.

Деньги врачам дала, конечно, мама. Тетка пообещала, что с Зинкой все будет хорошо. Утром ей надо дать крепкого сладкого чаю, а если вдруг наступит ухудшение, то срочно везти в больницу.

— И скажите вашей девочке, чтобы выбросила из головы все эти несчастные диеты, — в сердцах добавила она. — Как они гробят себя, эти молодые!

Мама покорно проглотила «вашу девочку». Сама виновата, слишком усердно изображала мать Терезу.

Интересно, какой диетой гробила себя резиновая Зина?

Об этом она успела рассказать маме до приезда «скорой», а сейчас лежала с закрытыми глазами, скрестив загорелые ноги, и тихо постанывала. Мама накрыла ее пледом, но Зинка пошевелилась, плед как бы случайно сполз, и ноги опять оказались на виду. Я фыркнула. Если этот стриптиз на смертном одре адресован Сашке (а других мужиков рядом нет), то Зинка попала большим пальцем ноги прямо в небо.