– «Род» значит «красный», и все это знают, а о дурацкой вырубке никто не слышал. Раз не стало, то и говорить не о чем. «Аллерод» означает «все красное»!

– Сама ты красная! – вспылила Алиция. – Не веришь – посмотри в словаре и перестань молоть ерунду.

Бросалось в глаза, что она вообще была какая-то нервная и излишне легко раздражалась. Почему – я не успела узнать, так как время в пути у нас целиком заняло «все красное», а когда приехали, оказалось, что дом Алиции переполнен гостями и поговорить с ней не было никакой возможности. Тем более, что я с ходу заразила их «всем красным» и они сразу же согласились с моей трактовкой. Это ухудшило и без того плохое настроение Алиции.

– Располагайся, помойся с дороги, вообще делай, что хочешь, только оставь меня в покое, – сказала она раздраженно. – С минуты на минуту должны явиться остальные гости.

Остальные гости! Не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять – я угодила на какое-то на редкость грандиозное сборище, вот только пока неясно: кто из гостей проживает в доме, а кто – гость приходящий; из проживающих же – кто приехал надолго, а кто лишь на несколько дней. Информацию я получила от Павла, сына Зоси, нашей общей с Алицией подруги. Сама Зося, неимоверно замотанная, была по уши занята на кухне и у нее не нашлось ни секунды для общения со мной.

– Когда мы приехали, Эльжбета уже тут жила, – просвещал меня Павел. – И сейчас живет. Эдик приехал сразу же после нас, три дня назад, а Лешек сегодня утром.

Приходящих четыре штуки: Анита с Генрихом и Эва с этим… как его… Роем. Алиция психует, мать психует, а Эдик пьет.

– Все время?

– Похоже, все.

– А сегодня Содом и Гоморра по какому случаю?

– Обмываем лампу.

– Какую еще лампу?

– Такой фонарь на длинной ножке, для садика, ну, знаешь, вроде торшера. А поставили эту лампу на террасе. Алиции на именины подарил ее, кажется, Енс, а может, еще какой родственник, хочешь не хочешь, пришлось поставить. На террасе. Датское обмывание уже состоялось, сегодня наше, польское.

Прибыли ожидаемые гости, и я с радостью встретилась с Эвой и Анитой, которых не видела почти два года. Обе очень похорошели. По сравнению с подчеркнуто беленькой Эвой сильно загоревшая худенькая Анита с большой шапкой черных вьющихся волос выглядела мулаткой. Ее датский муж Генрих, обычно добродушный и спокойный, показался мне как будто немного вздрюченным. Рой, датский муж Эвы, высокий, худой, очень светлый блондин, беспрестанно открывал в улыбке ослепительные зубы и смотрел на жену с еще большим обожанием, чем два года назад. Я подумала: похоже, Эва хорошеет в атмосфере окружающих ее нежных чувств, а Анита – в атмосфере скандалов и ссор. Каждой свое.

После ужина гости переместились на террасу, и торжество достигло апогея. Виновница торжества светила красным светом на высоте не более метра от земли, освещая лишь ноги расположившихся вокруг нее в креслах гостей. Большой приплюснутый абажур, черный сверху, не пропускал вверх ни малейшего луча света, так что головы и бюсты сидящих тонули в глубоком мраке, и все остальное пространство также окутывала непроглядная чернота. Экспозиция из одних пурпурных ног, лишенных своих хозяев, представляла весьма странное, но тем не менее эффектное зрелище.

И еще я подумала, что это торжество по поводу приобретения новомодного светильника лишь тогда имело бы смысл, если бы хоть минутку посидела в его свете с гостями сама Алиция. Ноги представляли самый выигрышный элемент ее фигуры, и Алиция имела полное право демонстрировать их по всякому поводу и без, а тут такой повод! А кто из присутствующих дам мог это сделать? Зося, Анита и Эльжбета были в брюках, Эва – в высоких лакированных сапожках, прикрытых каким-то длинным одеянием до пят.