Проследовали в обеденный зал. Сестренка усвистела на кухню за едой для меня. За столом сидел колдун и без аппетита жевал мясо с хлебом, запивая пивом. Проявив твердость духа, я уселся рядом с ним.

Старик спокойно спросил:

— Что снилось?

— Не помню. Возможно, плохое что-то. Так кажется.

Непонятно хмыкнув, колдун спокойно откусил очередной кусок мяса. Прожевал, проглотил:

— Неудивительно.

— Что неудивительно?

— Что плохое снилось. — Взял кусок хлеба, откусил. Повторил с мясом. — Когда я в душу кому лезу, и бодрствующему ужасы мерещатся. А после тех трав, что ты выпил, и колдовать много не надо.

Я обмер. Причем как-то двойственно. Дикий ужас шел откуда-то из здешней памяти, например из виденного еще одиноким в своем теле Краем случая, когда колдун, подойдя, взглянул в глаза огромному орку из купеческой охраны, перепившемуся какой-то гадости и начавшему, хохоча, рубить рабов-рыбаков на пристани. Охранник упал в похожем на эпилептический припадке. А когда перестал биться — умер. Моя вновь закачанная память не позволила личности Края поддаться панике, однако тоже не осталась абсолютно спокойной. И не от мыслей о принятых внутрь местных аналогах ЛСД, каких-нибудь мухоморах. Напротив, сильное душевное волнение начало прямо толкать руку к лежащему на столе ножику, дабы решить проблему страха-ужаса радикально. Остановился благодаря остаткам разума, поддержанным мирным видом абсолютно спокойно жующего колдуна. Несколько прийти в себя дала время сестренка, вылетев из кухни с огромной чашкой мяса и хлеба и кувшином взвара-компота. Требовалось окончательно успокоить нервы, — почему бы и не вкушая хлеб насущный?

Колдун как ни в чем не бывало продолжил:

— Кто и умирал, бывало. Если я глубоко и долго погляжу.

Оставалось только ответить:

— Так зачем до смерти-то доводить?

— А зачем с ума сошедшему жить? Жить, как овощ, родных не узнавая?

— Чем я-то такое внимание заслужил? Ты же в пещере сказал, что все в порядке?

Старик блеснул умными глазами и улыбнулся:

— Тебе никогда не говорили, что язык твой — источник бед твоих?

— Мне нет, — проявил я некоторую нервозность. Поскольку этого только Краю и не говорили.

— Ну так знай отныне.

— Надеюсь, все, что нужно было рассмотреть, увидел? Больше я твоего внимания не удостоюсь?

— Увидел. Немного, но достаточно. Редкая у тебя ценность на шее висела. Других таких в мире и нет, наверное. А уж кто сделал и кому принадлежала, боюсь и представить.

— Так кому же?

— Значит, интересно? Узнать хочешь?

— Хочу.

— Расскажу когда-нибудь. Наведайся ко мне, молодой воин, как созреешь. Для разговора долгого и о вещах многих.

— А сейчас почему не хочешь?

Колдун хмыкнул:

— Я лжи не люблю. Ни сам говорить, ни слушать. А солгать мне так, чтобы я лжи не почувствовал, могут в этом мире немногие. Готов ли ты, молодой воин, со мной говорить?

Я промолчал. Старик понимающе улыбнулся, блеснув клыками, встал из-за стола.

— Счастья этому дому. Благодарю за пищу.

На выходе обернулся:

— Как будешь готов, приходи.

Что после этого оставалось? Только плотно поесть, не обращая внимания на сестренку, вся извертелась как шилом уколотая. Не забывая о пропитанном холестерином, но, надеюсь, без генетических модификаций натурпродукте, постарался оценить ситуацию.

Колдун если не все понял, то о многом догадывается, однако по каким-то причинам молчит. Что его на это подвигло — шкурный мотив или любопытство? Вот вопрос.