– Всего ты не знаешь, – сказал Гю.

– Ты немного перегибаешь палку, – возразил Вентура. – Он же не стукач.

– Он ведет странную жизнь, – продолжил Гю и понял, что должен ошарашить Вентуру таким признанием, чтобы это пошло ему на пользу. – Перед отъездом из Парижа я хотел его убрать. Он об этом ничего не знал и просто взял и уехал.

Вентура не решался спрашивать Гю из страха узнать слишком много.

– Не хочешь узнать за что? – спросил Гю.

– Нет.

– У него хороший брат. Я сделаю тебе подарок: все забуду, и он доживет до глубокой старости. (Вентура молчал.) Неприятно об этом говорить, – вздохнул Гю, – но такие сейчас времена. Думаю, я бы все равно здесь не остался.

– Ты сжег шмотки?

– Да, – улыбнулся Гю, – а сам скоро растаю, как в тумане.

– Счастливо, – сказал Вентура.

Они обнялись, и Гю, не оборачиваясь, вышел из гаража.

Жюстен вернулся в Мазарг по Карнизу и Прадо. Ящики с золотом они спрятали в погребе, под уголь. Когда приедет Цыганка, будет видно, что с ним делать. Гю собирался реализовать миллионов на десять, дать столько же Альбану, а остальное спрятать подальше. Позже, намного позже, этим займется Цыганка, а сейчас про тайник не будет знать никто. Он спрячет слитки в двух разных местах.

Гю был счастлив в этом домике, с миллионами в погребе, и отказался от приглашения Жюстена встретить вместе Новый год.

– Пусть я буду первым, кто поздравит тебя с праздником, – сказал Гю, обнимая его на прощанье. – Немного рановато, ну и черт с ним.

Маленьких черных глаз моряка стало совсем не видно под кустистыми бровями. Он ответил не сразу.

– Желаю тебе обрести покой, – сказал он наконец. – Скоро вернется малышка.

– Да, – ответил Гю. – Переждем с месячишко. А пока узнай у Тео, сможет он реализовать несколько слитков? (Он пригладил пальцем усы.) Растут. Уже можно делать снимок.

– Я наведаюсь к Тео и все тебе расскажу, – пообещал Жюстен и ушел.

Вечером Гю вышел за хлебом. Ему надоело печенье. Он купил пирожное, на котором сахарной глазурью было выведено: «С Новым годом!».

В газетах писали, что полиция совсем распоясалась, и у Фардиано неприятности. Его бригада так обработала одного подозреваемого, что в больнице, куда того доставили, пришли в ужас.

«Эта легавая сука только и умеет, что бить, – подумал Гю. – В тюряге то же самое. Чем они глупее, тем сильнее бьют».

Спать ему не хотелось. Он открыл банку фруктового компота, вылил содержимое в компотницу и взялся за книжку, время от времени отправляя в рот по ложке лакомства.

Ночь продолжалась. Гю хотелось отпраздновать свое освобождение на свежем воздухе, и он решил выйти погулять под звездами.

В щель между неплотно пригнанными шторами было видно, что во многих окнах горит свет. Люди ждали начала нового года. Гю спустился по бульвару Мишле, который, словно магнит, тянул его в центр города.

В парке Борелли Гю остановился. Ему не было холодно, ночь не была слишком темной. Гю медленно обошел площадь и немного постоял, глядя на часть Прадо, которая вела к Карнизу, к морю. Было двадцать три часа.

Он направился туда. Гю родился в небольшом портовом городке, и, когда он был мальчишкой, вода рассказывала ему кучу интересных историй.

Гю смотрел на темно-зеленую, почти черную, воду, сливающуюся на горизонте с небом. Близилась полночь. Гю не сводил глаз с часов. Двенадцать и одна секунда. По его коже, вплоть до корней волос, пробежало возбуждение.