Лучше уж отлакировать действительность да воспеть «мужество, отвагу и героизм» жалкого труса…

Адмирал вздохнул устало. Что проку в самобичевании? Или в покаянии? Легче тебе станет от этого? А тем, кого ты бросил, кого оставил умирать, им что, тоже полегчает?

Самое паршивое заключалось в том, что сами немцы не собирались брать Севастополь приступом, решив устроить блокаду, по примеру Ленинграда, уже на третий день после позорного бегства комфлота – слишком уж тяжко давался Манштейну штурм главной базы Черноморского флота.

Им бы два дня простоять да две ночи продержаться…

Октябрьский подумал, что многие тогдашние трусы себя таковыми вовсе не считали. Они с достоинством таскали незаслуженные ордена, диктовали литобработчикам «героические» мемуары и тихо радовались, что вовремя драпанули…

…Мимо, сыто урча мотором, проехал большой белый фургон. Размером с «Икарус», угловатый, он слегка покачивался на колдобинах. Решетчатая «тарелка» антенны наверху словно намекала на принадлежность транспортного средства телевидению.

Фургон мягко затормозил, открылась дверь, и по легкой алюминиевой лесенке спустился мужчина в джинсах и рубашке. Вылитый телевизионщик.

Не спеша он подошел к Октябрьскому и сказал:

– Здравствуйте, Филипп Сергеевич.

– Мы знакомы? – затруднился адмирал.

– Это вряд ли. Зато я знаю вас. Меня зовут Тимофеев, Александр Сергеевич Тимофеев. Хорошая погода сегодня, не правда ли?

– Неплохая, – буркнул Октябрьский. – Извините, я пойду.

Он и трех шагов не успел сделать, как его догнал негромкий голос Тимофеева:

– Филипп Сергеевич, а вы не хотели бы вернуться в прошлое? Могу устроить.

Адмирал резко развернулся. Лицо его исказила гримаса бешенства.

– Оставьте меня в покое! – рявкнул он. – Не вам меня судить! Дайте хоть сдохнуть без ваших прямых эфиров!

Александр Сергеевич успокаивающе поднял руки:

– Филипп Сергеевич, ну какой из меня судья? Кстати, к Центральному телевидению я не имею ни малейшего отношения. У меня другая задача.

Октябрьский, остывая, уже чувствовал легкое смущение – чего ради было орать? Совсем нервы ни к черту…

– Какая? – буркнул он, лишь бы что-то спросить.

– Помочь вам, Филипп Сергеевич, проделать работу над ошибками. Поверьте, я не любитель дешевых розыгрышей. Когда я говорил, что могу вас вернуть в прошлое, я имел в виду именно это. Буквально. Ах, чую, чую, какой вопрос вы хотите задать! Про машину времени, да? Ах, Филипп Сергеевич, Филипп Сергеевич… Стоит ли считать несерьезными достижения хронодинамики?

– Нет такой науки.

– Это сейчас ее нет… Для жителя средневекового города сказкой покажется обычный для нас телевизор, вы считаете фантастикой машину времени. По-человечески это понятно.

– И куда вы хотите меня отправить? – усмехнулся адмирал. – В какой год?

– А дата для всех одинакова – 21 июня 1941 года.

– Для всех? Это что же, не я один такой… хм… счастливчик?

– Вы – третий по счету участник Эксперимента.

Октябрьский почувствовал легкое головокружение. Разговор они вели дичайший, словно Фауст и Мефистофель, но досада у адмирала прошла. Мало того, он начал верить Тимофееву.

Оттого ли, что Александр Сергеевич обещал исполнить его самую сокровенную, самую выстраданную мечту, или по иной причине, но верил.