— Да, — кивнул тот. — Теперь это кажется мне абсолютно установленным. Как вы считаете, инспектор?

— Абсолютно, сэр. Не знаю, воображал ли мистер Пинкертон, будто мы всерьез рассматривали дело против него, но я хотел бы уверить ею, что сейчас у нас и в мыслях нет ничего подобного.

— Благодарю вас, — сказал я не слишком искренне, так как все равно не мог забыть сарказм, с которым инспектор выслушивал мои показания. Тем не менее я испытал огромное облегчение.

В этот момент Аморель потрясла меня за локоть. Я обернулся, и она протянула мне открытую записку. С нескрываемым изумлением я прочел следующее:

Аморель,

когда я обвиню С. П. в убийстве, мне нужно, чтобы Вы вскочили и взяли вину на себя. Не беспокойтесь: это блеф с моей стороны. Я хочу заставить его тоже встать и признаться в убийстве, а он сделает это гораздо убедительнее, если будет уверен в Вашей искренности. Я просто хочу воссоздать для полиции ту же сцену, которую Вы устроили мне вчера вечером. Когда он сыграет свою роль, покажите ему эту записку, чтобы слегка подбодрить. После этого ни один из вас не должен больше вмешиваться и произносить хотя бы слово, что бы ни произошло.

NB: ЭТО СЕРЬЕЗНО. Если С.П. попробует ослушаться, зажмите ему рот подушкой и не отпускайте.

Р.Ш.

Я взглянул на Аморель, подняв брови. Она забрала назад записку и тихонько прижала палец к губам.

Оставаясь в изрядном замешательстве, я снова сосредоточил свое внимание на происходящем.

— Итак, мы уверенно исключаем мистера Пинкертона и мистера Хилльярда из числа подозреваемых, — подвел итог Шерингэм. — Что касается миссис Пинкертон, то у меня есть свидетельские показания, которые могут вас всех удивить. Скажите, инспектор, вы опрашивали работника по фамилии Мортон?

— Конечно, сэр, особенно учитывая тот факт, что именно он работал в поле за лесом тем вечером, — с достоинством ответил тот. — Но он не мог сообщить ничего важною для следствия. Даже выстрелов не слышал.

— Все он мог, просто не придал значения тому, что видел, а вы не спросили. Он видел, как мисс Скотт-Дейвис сидела в поле как раз в то время, когда она и должна была там находиться. По крайней мере, он видел женщину в синем платье, а я проверил — она единственная носила в тот вечер синее платье.

— Да, сэр? — озадаченно спросил инспектор. — И что это доказывает?

— А-а! Что доказывает? Я вам скажу. Ничего! Это не доказывает даже ненадежность свидетельских показаний мисс Скотт-Дейвис, потому что она уже призналась мне, что поднималась на Вересковое поле на несколько минут перед тем, как спуститься назад в лес. Видите ли, Мортон лишь один раз взглянул на это поле и заметил ее там. Второй раз он туда не смотрел. И у него нет ни малейшего представления, в какое время это было. Он не может даже отталкиваться от выстрелов, поскольку, как вы сами сказали, не слышал их. Я спросил его, не было ли это в двадцать минут четвертого. Он ответил: вполне возможно. Я спросил: а может быть, без двадцати четыре? Он ответил: вполне возможно. Другими словами, он может согласиться с первым, то есть поддержать обвинение, и с той же готовностью может согласиться со вторым, то есть поддержать защиту. Точное время он назвать не может, поскольку и сам не знает. Однако то, что она вообще там находилась, представляет собой гораздо более серьезный аргумент для защиты, чем для обвинения, хотя она и могла находиться гам в незначительный период времени.

Что касается остального, против нее нет никаких улик, кроме мотива, который очевиден, и возможности, которую она с готовностью признает. Разумеется, вы не можете требовать свидетельские показания от ее мужа, чтобы получить улики против нее.