— Да, все это ужасно, — согласился я. Хотя обычно я не одобряю излишних проявлений эмоций, в подобных обстоятельствах они были вполне простительны.

— И потом, ведь в этом нет никакой необходимости. На месте Эрика я вполне могла бы жить на то, что осталось от доходов с поместья, даже сейчас. Если Стакелеем управлять с умом, он вполне может окупить себя.

— Как я понимаю, в случае смерти Эрика все имущество перешло бы к вам?рискнул вставить я.

Аморель сидела, обняв руками колени и мрачно уставившись на мыски собственных ног. Тут я впервые обратил внимание, как изящны были ее ступни и как стройны линии ее ног.

— Да уж, она все сумела разузнать, — снова заговорила девушка. — Понятия не имею, как ей это удалось, но это так. По завещанию дяди, если Эрик умрет неженатым, Стакелей отойдет ко мне. Так что, можно сказать, у меня есть повод желать его смерти, верно? Причем скорейшей смерти. Ну да, я знаю, нельзя даже и думать о таких вещах, но, Пипки, он не заслуживает Стакелея!

— Вот в этом вы правы, — с жаром согласился я. Я не решился выговаривать ей за опасное желание, которое она только что высказала, потому что — о господи! — глаза ее опять наполнились слезами.

Я нерешительно дотронулся до ее руки, желая лишь выразить свое сочувствие, но, к моему удивлению, она опять прильнула ко мне, положив голову мне на плечо. Без сомнения, ею двигала лишь детская жажда утешения, и поэтому то, что я потом сделал, не имело ни малейшего оправдания. Подумать только: я, лишь несколько минут назад с негодованием отвергавший самую мысль о том, чтобы воспользоваться душевным состоянием женщины в своих целях; я, который никогда в жизни не делал ничего подобного… короче, будто что-то переключилось у меня в голове — щелк! — и я вдруг поцеловал Аморель.

Она тут же отпрянула, слегка покраснев, и пристально посмотрела мне в глаза. Ругать меня не было никакой необходимости, потому что мне и гак было невыносимо стыдно за свой поступок. Я хорошо понимал, что бессовестно предал доверие девушки.

Однако Аморель оказалась великодушна. Ее голос вовсе не звучал рассерженно, когда она медленно и с удивлением произнесла:

— Пи-инки, и часто вы так делаете? — (Хоть меня и терзало раскаяние, я не мог не заметить, что поток ее слез как-то сам собой прекратился).

— Нет, Аморель, ну что вы… — Я призвал на помощь все свои риторические способности. — Как вы могли такое подумать. Уверяю вас, я и сам не знаю, что меня толкнуло… Я, кажется, забылся самым необъяснимым образом, и прошу меня простить.

— Постойте, я что, первая девушка, которую вы поцеловали за всю свою жизнь?

— Боюсь, что так, — ответил я в тщетной попытке сгладить свой проступок. — Я даже уверен в этом. Действительно, вы первая. Я сам не знаю, как это получилось. В самом деле. я…

— Так вот, в следующий раз, когда какая-нибудь дурочка будет рыдать у вас на груди, запомните — меньше всего ей хочется, чтобы ее целовали в лоб.

— Да-да, я понимаю, — побормотал я, запинаясь от смущения. Меня смутила подобная отповедь от женщины, которая была гораздо младше меня и которую я прежде даже не считал себе равной (не говоря уже о том, чтобы испытывать к пей симпатию); однако я не мог не признать, что вполне заслужил это.