– Останься со мной! – трясла она его. – Дыши!

Она склонилась над ним.

– Я собираюсь попробовать искусственное дыхание, – она почти не помнила, как его учили делать, когда она была спасателем. Но что еще ей остается делать?

– Начнем! – Она скрестила руки на верхней части его груди и резко нажала три раза. Она понятия не имела, что делала. – Дыши, Боб! Дыши!

Она наклонилась, зажала его нос и сделала в рот три резких вдоха:

– Дыши! Дыши! Дыши!

Глаза Боба закатились, и его тело вдруг обмякло.

– Нет! Нет! Черт возьми, нет! Нет, проклятье! – Она сжала кулаки и надавила так сильно, как смогла. – Ты чертов засранец! Ты не можешь так поступить со мной сейчас!

Она согнулась и подула ему в рот, будто пытаясь надуть шарик обратно.

– Боб! Останься со мной! Пожалуйста! Боб, пожалуйста!

Толпа за ее спиной реагировала на шум, сетка гремела, когда они все напирали внутрь, все сильнее и сильнее, рокот перерос в адский неприятный гул. Лилли посмотрела на них через плечо.

– ЗАТКНИТЕСЬ К ЧЕРТУ!

Она почувствовала, как что-то тянуло ее за свитер, взглянула вниз и увидела, что огромная, грубая рука вцепилась будто изо всех сил в ткань ее рубашки. Боб выглядел так, словно пытался что-то сказать. Его губы цвета печени дрожали, рот отчаянно пытался произнести слова.

Лилли слезла с него, опустилась на колени рядом, наклонилась и попыталась расслышать.

Но голос Боба заглушался шумом толпы мертвецов, осиплый баритон рычания отражался от стен и внутри черепа Лилли.

Она повернулась и закричала на ходячих на пределе звука, который могла исторгнуть из легких:

– ВЫ, ГРЕБАНЫЕ КУСКИ ДЕРЬМА! ЗАТКНИТЕ СВОИ ПОГАНЫЕ ГНИЛЫЕ РТЫ!

Боб отчаянно пытался говорить. Он тянул ее за рубашку из последних сил, что у него оставались. Она встала на колени и прижала ухо к его губам. Лилли сконцентрировалась на его шепоте, с придыханием выходящем из легких. Слово «любовь» и слово «ты» – единственные, которые она сначала смогла разобрать. Потом очень четко услышала слова «Лилли, девочка», и поняла, как сложить фразу: «Люблю тебя, Лилли, девочка».

– Боб?

Хватка на ее груди ослабела. Его рука упала на пол тоннеля. Тело расслабилось и замерло. Она слегка тряхнула его.

– БОБ!

Его лицо изменилось. Морщины, бороздившие лоб, сгладились, то же произошло с морщинами вокруг его глаз бабника. Боль покинула это лицо. Но выражение, которое Лилли могла назвать только безмятежным, изменило его черты.

– Господи…

Она обняла бездыханное тело на своих руках. Она обняла его крепче, чем когда-либо обнимала другого человека, и она долго продолжала обнимать его в том мрачном тоннеле с атональным хором из мертвецов, чье рычание эхом отражалось от стен и постепенно сходило на нет в дальних артериях лабиринта.

Лилли нежно положила тело на пол тоннеля и закрыла Бобу глаза. Она наклонилась и мягко поцеловала его в лоб. Ее слезы падали на грудь мужчины, впитываясь в рваную джинсовую рубашку. Она вытерла глаза. Она почувствовала, как что-то врезалось в ее ногу, что-то острое, и глянула вниз.

Левая рука Боба – замершая в смерти – сжимала связку динамита.

Лилли смотрела на десятидюймовые бумажные палочки, скрепленные вместе скотчем.

Она долго глядела на них и размышляла, прислушиваясь к ужасному скрежету мертвых.

Город окружен сотнями ходячих мертвецов, на всех следы бродяжничества под открытым небом в течение двух-трех лет по бесконечной беговой дорожке сверхголода. С кожей, похожей на старую вощеную бумагу, которую скомкали и снова разгладили, с глазами, залепленными гноем, с одеждой, настолько пропитанной желчью, что она стала похожа на камуфляж, эти жалкие существа превратили город в тошнотворную помойку распада.