— О боже! Стой! — заорал я. — Крабтри, останови машину.

Терри остановился и выскочил из машины. Мы вместе стали ловить порхающие в воздухе страницы, надеясь спасти то, что еще можно спасти. Мы хватали их на лету и сгребали с земли, как опавшие осенние листья.

— Извини, — сказал запыхавшийся Крабтри. Он неловко подпрыгнул и попытался ухватить пролетающий над головой листок, но промахнулся, листок взмыл вверх и уплыл в серое апрельское небо. — Извини, я не заметил.

— Сколько страниц ты потерял?

— Не очень много.

Я посмотрел на бумажную вьюгу.

— Считаешь, не много?

У нас за спиной раздался тихий хлопок. Мы обернулись. Уолкер стоял на одном колене возле зеленого мусорного бака, сжимая подрагивающими руками свой гигантский пистолет.

— Ч-черт! — прошипел Бугер, прижимая ладонь к красному пятну, которое вдруг начало расползаться у него на левом предплечье.

— О господи! — Крабтри схватил меня за запястье и поволок к машине. — Пора сматываться.

Я закинул жакет и тубу на заднее сиденье и плюхнулся рядом с Крабтри. Мы рванули прочь, оставив мой роман на парковке возле магазина спортивных товаров неизвестного мистера Кравника. Из-под колес «рено» взметнулся белый бумажный вихрь, словно морская пена за кормой быстроходного катера.

Задыхаясь от восторга, Крабтри тут же стал вспоминать подробности нашей столь успешно завершившейся операции. Он с дотошностью часовщика, ловко орудующего крохотным пинцетом, излагал мельчайшие детали событий, которые произошли за последние двадцать минут, и с пафосом пожарного, неторопливо раскатывающего брезентовый шланг, превращал банальный сюжет в героическую эпопею.

— Ты видел татуировку на руке у Бугера? Ужас, червонный туз, но сердце, представляешь, сердце было черным! А когда он бросился на меня… о боже, я почувствовал его дыхание. От него пахло фруктовым йогуртом! Клянусь, Трипп, фруктовым йогуртом. Я думал, он хочет поцеловать меня. О господи, кошмарный парень! Они оба жуткие типы. А как тебе его пушка! По-моему, девятый калибр, да? А когда он начал палить… черт, пули так и свистели, как будто на меня набросился целый рой диких пчел.

Крабтри сочинял очередную главу для воображаемой автобиографии, под названием: «Как в меня стреляли». Пока мы неслись по городу, он старательно заучивал текст. Крабтри был счастлив, что у него появилась возможность добавить новый эпизод к уже имеющейся в его арсенале истории. История произошла одиннадцать лет назад. Я также принимал в ней посильное участие. Крабтри очень хотелось угодить своему новому любовнику, художнику по имени Стэнли Филд. Чтобы потешить юношу, нам нужно было тайком пробраться в дом одного крупного коллекционера. В свое время коллекционер пообещал показать Стэнли какую-то потрясающую картину, однако они поссорились, и подлый коллекционер не сдержал обещания. Как и все наши грандиозные предприятия, которые в теории имели благородную цель, а на практике оказывались идиотскими затеями, посещение художественной галереи также не стало исключением, поскольку Стэнли забыл упомянуть, что любитель живописи был еще и крупным мафиози. Так что его коллекция, а заодно и вся территория поместья, охранялась до зубов вооруженными людьми, чье умение метко стрелять, к счастью, оставляло желать лучшего. От этого маленького эпизода с пулеметной стрельбой и двумя сбитыми сосновыми шишками, одна из которых упала мне на голову, Крабтри плавно перешел к воспоминаниям о двух других выстрелах, прозвучавших полгода спустя. Он разругался с художником, и разъяренный Стэнли выпустил в него две пули, одна из которых угодила Крабтри в левую ягодицу.

— Хаос! — Крабтри опустил стекло и вдохнул полной грудью, как будто за окном пахло свежескошенной травой или соленым океанским ветром.