– Эй, не настраивай себя на такой лад, пока не узнаешь, как все на самом деле. Ты их еще и в глаза не видела. Дай им шанс прежде, чем осуждать.

– Ой, да ладно. Как будто там не начнут осуждать меня. Я выиграла Кенсингтонскую стипендию. Все знают, что это благотворительность.

Он снова опускает стекло.

– Сомневаюсь, что там хоть кто-то знает о твоем прошлом.

– Достаточно узнать всего одному – и узнает весь колледж. И тогда я стану для них бедняжкой из Айовы, которая в возрасте пятнадцати лет нашла на полу ванной свою собственную мать, умершую от передозировки таблеток и алкоголя. Все начнут думать, что я такая же сумасшедшая, как она. Может, оно так и есть… – Мой голос затихает.

– Прекрати, Джейд. Ты не твоя мать. И вообще ничем на нее не похожа. Ты уже добилась намного большего, чем она.

– Пожалуйста, мы можем перестать говорить о моей матери? – Я открываю содовую, и та с шипением переливается через край и растекается по всему сиденью. – Черт! Извини.

Приподняв бутылку, я вытираю мокрую руку.

– Не парься. Этой машине лет тридцать. И в ней не в первый раз проливается содовая.

Подхватив с заднего сиденья полотенце, я быстро вытираю темную липкую жидкость, которая течет по креслу вниз. Черт побери, Джейд! Смотри, что ты натворила, бестолковая раздолбайка! – кричит у меня в голове голос матери. Я вздрагиваю, приготовившись почувствовать боль от пощечины по лицу.

– Все уже чисто. – Райан хватает меня за руку, которая до сих пор яростно трет сиденье.

Я бросаю полотенце под ноги. Райан отпускает мою руку и замолкает. Ему известно, что временами моя мать преследует меня. Еще он знает, что эта тема не обсуждается, потому что я не хочу о ней говорить. Она – это прошлое, а с прошлым покончено. И хотя она иногда пробирается в мои мысли, я могу с этим справиться. Может, Райан с этим и не согласен, но ему известно, что обсуждая ее, мы только поссоримся. И потому он молчит.

Райан мой брат. Ну, не родной, но он достаточно близкий мне человек, поэтому я могу называть его братом. Мы познакомились шесть лет назад, когда он переехал в дом по соседству. В то время ему было пятнадцать, и я втрескалась в него по уши. Ему, естественно, было неинтересно встречаться с двенадцатилеткой. Поэтому я бросила все попытки завоевать его любовь и стала просто с ним тусоваться, играя роль надоедливой младшей сестренки. И я так свыклась с этой ролью, что продолжаю ему надоедать.

Я сминаю пустую пачку из-под чипсов и кидаю на заднее сиденье.

– Вот. Я их больше не ем. Теперь ты счастлив?

– Нет, но стану, если время от времени ты будешь съедать яблоко.

– Всё впереди, Райан. – Я снова вытягиваю ноги на приборную панель и вытираю руки о шорты, стирая с пальцев оставшуюся соль.

– Я выйду на следующей остановке. Мне нужно заправиться и позвонить отцу.

– Давай я ему позвоню. – Я протягиваю руку за телефоном. – Ты же знаешь, он будет рад  поболтать со мной.

Райан улыбается.

– Знаю. – Он достает из кармана рубашки телефон и передает его мне.

После того, как моя мать умерла, отец Райана, Фрэнк, вызвался быть моим официальным опекуном. Они с мамой вместе учились, но потеряли связь, когда она бросила колледж. Колледж закончился для нее после одной ночи, в результате которой на свет появилась я. Донор спермы сбежал, и она больше о нем ничего не слышала.

Когда я родилась, мама так и не смогла вернуть жизнь в привычную колею. Вместо этого она пристрастилась к алкоголю и подсела на отпускаемые по рецепту таблетки. Я не помню, чтобы при мне она была нормальной. Все мое детство прошло в заботе о ней. И я до сих пор ненавижу ее за это.

Когда Фрэнк переехал на нашу улицу, он попытался опять подружиться с моей мамой, но она не хотела его видеть, возможно потому, что он пытался отправить ее на реабилитацию.