— Прямо сейчас?

— Дядя Саша, вы уверены, что это правильное решение?

— Целый день был неуверен. А теперь — да, уверен.

Денис с сомнением посмотрел на него, но ничего не сказал.

Из «Глории» Турецкий позвонил в приемную Дорофеева. Трубку взял его референт.

— Это Турецкий. Не забыл еще, сынок, мою фамилию? Тогда скажи своему шефу, что я сейчас подъеду.

Едва Турецкий, держа под мышкой толстую папку, появился в приемной Народного банка, референт тотчас поднялся со своего места и открыл перед ним дверь  Дорофеевского кабинета:

— Вас ждут.

Банкир чуть приподнялся в кресле, приветствуя Турецкого, и гостеприимным жестом предложил сесть.

За окнами было уже темно, люстра в кабинете не горела. Перед Дорофеевым на столе лежала груда бумаг, которые он изучал при сильном свете настольной лампы. Весь длинный стол для совещаний был завален вчерашними и сегодняшними газетами, среди которых Турецкий заметил и «Экономист» и «Индепендент».

— Думаю, Илья Наумович, что эта наша встреча будет последней, — сказал Турецкий, располагаясь в кресле. Папку с делом о концерне «Норильский никель» он положил перед собой.

— Даже не знаю, радоваться мне нашей последней встрече или огорчаться, — ответил банкир.

— Не то и не это. Примем это как факт. Без оценки.

— Согласен. Но прежде чем вы перейдете к делу, по которому пришли, позвольте только один вопрос. — Дорофеев кивнул На газеты, рассыпанные по столу для совещаний: — Для чего вы это сделали?

— Боюсь, что мой ответ покажется вам несколько высокопарным.

— И все-таки?

— Чтобы сохранить для России ее национальное богатство.

— Звучит действительно высокопарно. Но я вам верю. Как ни странно. Я отдаю должное мастерству, с которым вы провели всю эту операцию, но, признаться, совершенно не понимаю логики ваших поступков. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что упустили возможность заработать очень большие деньги?

— И не дал возможности сделать это никому другому. В том числе и вам.

— Речь сейчас только о вас. Очень большие деньги, — повторил банкир. — И заработать честно.

— У нас разные понятия о честности.

— И это кажется мне странным. Мы люди примерно одного возраста, одного воспитания, учились в одинаковых школах и институтах — откуда же такая разница в мировосприятии?

— Может быть, у нас были разные учителя? — предположил Турецкий.

— Возможно. Оставим это. Что сегодня привело вас ко мне в этот неурочный час?

— Некое не вполне ясное мне самому чувство морального долга. — Он придвинул к Дорофееву папку. Объяснил: — Здесь копии документов, которые сегодня утром были официально вручены Генеральному прокурору России. Я решил, что вы имеете право ознакомиться с ними прежде, чем прокурор примет решение по этому делу.

— Необычный поступок, — заметил банкир.

— И даже не на сто процентов законный, — согласился Турецкий. — Потому что в деле есть документы, представляющие служебную тайну.

— И вы все же решили ознакомить меня с ними. Почему?

— Во-первых, вся эта информация была собрана на деньги Народного банка, вашего банка. Но это не главное. Решающим для меня был один ваш поступок, которому сами вы, возможно, не придали значения.

— Какой же?

— Когда вы превратили бандитские деньги в наследство для жены и детей Игоря Никитина. Я понимаю, что вы преследовали свои весьма определенные цели, и этот эффект был, так сказать, побочным. Но факт есть факт: вы это сделали. Даже если не ставили перед собой такой цели.

— Почему вы отказываете мне в способности оценивать моральный аспект моих поступков? Я вполне отдавал себе отчет в том, что делаю.