— Может, Ломбин и на самом деле лучшее место для нас, — грустно сказала какая-то женщина.

— Ты там еще не бывала, — сообщил ей Улазим. — На Танаирском плато холодно. Никаких тебе джунглей, никаких птичек-рыбок…

— Там есть кондоры, — возразил один из конюхов, — и вороны.

— Нет там ничего, — парировал Улазим. — Это центр большого ничего, ни одного населенного пункта, достойного называться городом, на протяжении многих миль. Я там родился, так что я точно знаю.

— Так зачем же ты поехал? — спросила горничная. — У тебя же было много отличных предложений.

Улазим долго и мрачно смотрел в огонь.

— Герцог, — наконец заговорил он, — самый лучший человек из всех, кому я когда-либо служил. Я пришел в его дом вместе с герцогиней Саругани, и ни разу не пожалел об этом. Они хорошие люди. Я никогда не брошу их, — он обвел взглядом сидящих вокруг огня людей и посмотрел каждому в глаза. Наконец встретился взглядом с Али. — А там им понадобятся преданные люди. — Улазим сделал еще один глоток арака.

«Хорошо иметь этого человека на своей стороне, — подумала Али. — Если бы я смогла заполучить его, и чтобы он при этом не знал, кто я на самом деле и какую роль играю… Вот было бы здорово».

Она повернулась к Чинаол.

— А ты знала первую герцогиню? — спросила она.

У Чинаол был тот же, что и у Улазима, ломбинский акцент, немного стертый за годы жизни в Раджмуате.

Люди вокруг костра засмеялись.

— О, она была прелесть, — признала Чинаол. — Я работала у ее родственников, в доме Темаида, чуть менее знатной семье рэка, чем та, из которой была Саругани. Словом, она приехала к нам из Ломбина и жила у нас, пока родственники представляли ее местной знати. Тогда я работала помощником повара у Темаида. Мы подружились с ней, потому что ей понравился мой сад с травами. Я попросилась поехать с ней, когда она вышла замуж, и семья согласилась. Она была такая восторженная, с таким воодушевлением бралась за любое дело. А бралась она за многое. Над ней посмеивались и знатные луарины, и рэка. Нынешняя герцогиня и Саругани были как сестры.

— Ты бы никогда не поверила, что они — представители разных родов, так они были близки, — пробормотал кто-то. — Ее светлость никогда не судит о человеке по цвету его кожи.

— И еще Саругани была бесстрашна в седле, — сказал главный конюх Локидж. Это был старый седой рэка, которого, как все знали, не продали бы никогда. Семья даже не предложила ему перейти к кому-нибудь другому. — Она ездила верхом на любой лошади — неважно, объезженная была лошадь или нет. Клуши-луарины аж крякали, когда она проносилась мимо, и не в платье, а в штанах, как подобает истинной женщине-рэка.

— Верховая езда ее и погубила, — продолжил Улазим. — Леди Дов было пять лет, или что-то около того, а леди Сарэй — девять. Герцогиня однажды охотилась с подругами. Лошадь споткнулась, упала и сломала себе ноги. А герцогине — шею. Мой господин превратился в привидение. И долго не мог прийти в себя. Мы ухаживали за ним и смотрели за юными леди, пока не приехала его тетка Нуритин и не поселилась в доме. Она пробудила его к жизни.

— Она устроила ему головомойку, твердила, что он поступает низко, — с усмешкой сказала Рихани, целительница-рэка. — Она говорила, что он предает девочек и весь дом, что он не мужчина, и после него не останется наследника.