|
Кухарка давно уволилась, недовольная маленьким жалованьем, и теперь преданная семье экономка вынуждена готовить сама. Смешно сказать, в доме, где когда-то сновала полная дюжина слуг, их осталось только трое: миссис Дорнли, Лиззи и старый Уильям – слишком старый, чтобы беспокоиться о своем жалованье, а временами и о своих обязанностях. Не желая впадать в отчаяние, Блайт как заклинание неустанно твердила себе одно и то же: в эти тяжелые времена им всем приходится много работать, и неразумно ожидать мгновенного исполнения всех своих желаний, пусть даже самых скромных. А Блайт Вулрич как раз и считалась очень разумной молодой женщиной.
Подняв чайник с водой, Блайт поспешила по темному коридору, ориентируясь по памяти. В доме давно не было свечей, чтобы вставить их в великолепные старинные канделябры, украшавшие стены. Изысканные ковры и элегантные деревянные панели – иными словами остатки прежней роскоши – также напоминали о былом процветании дома Вулричей. Три поколения праведно и трудолюбиво, с верой во Всевышнего жили в этом великолепном особняке, и каждое вносило свой вклад в поднятие престижа торговой и фрахтовой компании, владельцами которой являлось их семейство. Однако за последние пятнадцать лет дом заметно пришел в упадок. Похоже, его нынешние обитатели будут последними, кто насладится остатками прежней роскоши. Если дела пойдут так и дальше, от состояния Вулричей скоро не останется и следа, а затем исчезнет и весь род. Величественную тишину старинного здания вдруг разорвал пронзительный крик Наны Вулрич. Блайт едва не споткнулась от неожиданности и, закрыв глаза, покачала головой, в который раз удивляясь, каким образом столь хрупкое, слабое тельце может вмещать в себя такой голосище. Она ускорила шаг, чтобы поскорее положить конец этим душераздирающим воплям. – Бла-а-айт! – Я здесь, Нана! Вовсе ни к чему так кричать. Блайт вошла в просторную обставленную добротной мебелью спальню бабушки и принялась раздвигать портьеры из темно-вишневой парчи, впуская в комнату утренний свет. – Ко мне никто не приходил, – донесся до нее голос Наны Вулрич, в котором явственно слышались плаксивые нотки. Блайт откинула полог кровати и взглянула на обиженное лицо бабушки, почти наполовину скрытое ночным чепчиком. – Эта твоя девушка, – продолжала Нана, – она вообще не обращает на меня внимания. А я лежу здесь больная и… так жестоко страдаю. «Даже корабли в гавани наверняка слышали этот кошачий концерт», – в сердцах подумала Блайт, а вслух сказала: – Поверь, бабушка, Лиззи очень много работает и просто не могла зайти к тебе утром, потому что миссис Дорнли послала ее к мяснику. Заметив, что старушка пытается сесть, Блайт бросилась ей на помощь. – Ты принесла мне воду? – капризно спросила Нана, вытягивая шею, чтобы посмотреть, не стоит ли что-нибудь на полу, и, обессилев, снова откинулась на подушки. – Да, разумеется, – ответила Блайт, укутывая плечи бабушки взятой с кресла шалью. – А мыло, о котором я тебя просила? Блайт перевела дыхание, готовясь к новому взрыву негодования со стороны Наны. – Я забыла твое лавандовое мыло. Возможно, завтра… – Завтра… – Нана неожиданно закашлялась и лишь спустя некоторое время с трудом прохрипела: – Всегда завтра, а я не знаю, сколько таких «завтра» мне еще осталось. Я прикована к этой проклятой постели, забыта друзьями и брошена на произвол судьбы надменными и непочтительными слугами. А теперь даже ты забыла обо мне! – ее голос прервался, она всхлипнула и промокнула кончиками пальцев уголки глаз. – Не знаю, как я смогу пережить еще один день… – Нана, пожалуйста, – Блайт обняла бабушку за плечи, охваченная смешанным чувством жалости и раздражения. |
