IV. Гоголь сам говорит, что «рожден он вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной, а затем, чтобы спасти свою душу». Ergo: лгали те, которые провозгласили его главою новой литературной школы.

V. Гоголь признается сам, что «в критиках Булгарина, Сенковского и Полевого есть много справедливого, начиная даже с данного ему совета поучиться прежде русской грамоте, а потом уже писать», и что «если бы он не торопился печатанием рукописи и подержал ее у себя с год, то увидел бы потом и сам, что в таком неопрятном виде ей никак нельзя было являться в свет» и пр. Ergo: кроме «Вечеров на хуторе», все, написанное Гоголем, есть чистый вздор и не заслуживает никакого внимания.

Подобные выводы могут показаться правильными и дельными только тем, которым они полезны. Сильно ошибаются те, которые думают, что публику нашего времени во всем можно уверить журнальной статьею, что она верит только печатному, а сама ничего не видит, ничего не. понимает. Таким образом хотят уверить, что слава Гоголя основана на крикливых возгласах какой-то литературной партии, которой нужно было поднять его из своих собственных расчетов. А добрая русская публика и поверила этой партии, и начала раскупать сочинения Гоголя, и наполнять театры, когда в них давался «Ревизор»… Мало этого, помянутая литературная партия успела убедить в гениальности Гоголя даже французскую, а за нею и всю европейскую публику… И все это обман, пуф, подлог, потому что сам Гоголь отрицается от своих сочинений и своей славы… Только-то?.. А нам какое до этого дело? – Когда мы хвалили сочинения Гоголя, то не ходили к нему справляться, как он думает о своих сочинениях, а судили о них сообразно с теми впечатлениями, которые они производили… Так точно и теперь мы не пойдем к нему спрашивать его, как теперь прикажет он нам думать о его прежних сочинениях и о его «Выбранных местах из переписки с друзьями».[18 - Это место в тексте «Современника» было искажено цензором Никитенко. Белинский сообщал об этом в письме к В. П. Боткину от 6 февраля 1847 года: «2-я книжка «Современника» – вышла во-время. Она лучше первой. Но Никитенко так поправил одно место в моей статье о Гоголе, что я до сих пор хожу, как человек, получивший в обществе оплеуху. Вот в чем дело: я говорю в статье, что де мы, хваля Гоголя, не ходили к нему справляться, как он думает о своих сочинениях, то и теперь мы не считаем нужным делать это, а он, добрая душа! в первом случае мы заменил словом некоторые – и вышло, во 1-х, галиматья, а во 2-х, что-то вроде подлого отпирательства от прежних похвал Гоголю и сваления вины на других. А там еще цензора подрадели – и все это произвольно, без основания» (т. III, стр. 165). Мы исправили это место, руководствуясь указанием Белинского. (В издании Солдатенкова и Венгерова оно осталось неисправленным.)] Какая нам нужда, что он не признает достоинства своих сочинений, если их признало общество? Это факты, которых действительности не в состоянии же опровергнуть он сам… Нет, господа противники таланта Гоголя, раненько вы вздумали торжествовать победу, которой не одержали и которой не одержать вам! Именно теперь-то еще более, чем прежде, будут расходиться и читаться прежние сочинения Гоголя, теперь-то еще выше, чем прежде, будет цениться он, потому что теперь он сам существует для публики больше в прошедшем…

Но оставим и хулителей в стороне, обратимся опять к нашему автору. Конечно, в его смиренномудром признании собственных ошибок и правды в нападках врагов много высокого, делающего ему особенную честь; но, смотря на дело проще, то есть не со стороны самолюбия, а со стороны самого дела, можно заметить, что автор гораздо бы лучше поступил, если бы, вместо вЪяких признаний, воспользовался дельными замечаниями и второе издание «Мертвых душ» выпустил бы в опрятном виде… То же отчасти можно сказать и о «Выбранных, но отнюдь не избранных местах из переписки с друзьями»: они могли явиться в печати и грамотнее, и приличнее, и опрятнее, вообще, так сказать… Но, видно, на словах блистать смирением легче, нежели трудиться на деле…

Не можем не выставить на вид еще одной черты.