Норс-Йорк — деревушка, в которой я родился, со временем превратилась в городок, а потом и настоящий город. В конце концов, по очередному декрету администрации Харриса, он вместе с остальными сателлитами влился в состав расширенного мегаполиса Торонто. Я пешком прошёл от станции метро четыре квартала — два к западу, два к северу — до нашего дома на Эллерслай-авеню. Крокусы уже распускались, дни стали заметно длиннее.
Как обычно, Сюзан приехала домой первой. Она работала бухгалтером в фирме «Шеппард и Лесли». По дороге с работы она захватила Рики с группы продлённого дня и по возвращении принялась готовить ужин.
Девичья фамилия Сюзан была Ковальски; её родители приехали в Торонто из Польши вскоре после Второй мировой войны, пройдя через лагерь для перемещённых лиц. Она могла похвастать карими глазами, высокими скулами, небольшим носом и милой щёлочкой между передними зубами. Когда мы впервые повстречались, её волосы были тёмно-каштановыми — такими они остались и до сих пор, благодаря краске «Мисс Клэрол». В шестидесятых мы обожали слушать «Мамы и папы», «Саймон и Гарфункель» и «Питер, Пол и Мэри»; в последние годы переключились на нью-кантри, в том числе Дину Картер, Мартину Макбрайд и Шанайю Твен. Когда я сейчас переступил через порог, из стерео как раз доносилась одна из последних песен Шанайи.
Думаю, больше всего на свете мне нравились именно такие моменты: я прихожу домой, где негромко играет музыка, с кухни доносятся аппетитные ароматы, Рики прыжками несётся по лестнице, а Сюзан выходит из кухни, чтобы меня поцеловать — кстати, именно это она сейчас и сделала.
— Привет, милый, — сказала она. — Как прошёл день?
Сюзан не знала. Она ещё не слышала новостей. Я был в курсе, что её начальник, Персауд, строго-настрого запрещал слушать на работе радио, а в машине Сюзан предпочитала аудиокниги. Я бросил взгляд на часы — без десяти шесть; и двух часов не прошло с тех пор, как Холлус улетел.
— Нормально, — сказал я, но, боюсь, оказался не в силах подавить улыбку.
— Чему ты так лыбишься? — спросила она.
Я позволил себе улыбнуться до ушей.
— Скоро узнаешь, — сказал я.
Только тогда подбежал Рики. Я наклонился к нему и взъерошил волосы. Они были светлые, этим он напоминал меня в его возрасте; приятное совпадение. К тому времени, как я стал подростком, волосы потемнели, стали коричневыми — а когда мне стукнуло пятьдесят, они поседели. Тем не менее вплоть до последних месяцев я успешно сохранял шевелюру.
Мы с Сюзан долго медлили, прежде чем решиться завести ребёнка — как оказалось, слишком долго. Мы усыновили Рики, когда ему был лишь месяц. Малыш был достаточно юн, чтобы мы сами дали ему имя: Ричард Блэйн Джерико. Те знакомые, которые были не в курсе, иногда говорили, что у Рики глаза от Сюзан, а нос от меня. Сейчас он был типичным шестилетним мальчишкой — худющие коленки, костлявые руки-ноги, непослушная причёска. Слава Богу, он был умницей. Ни я, ни Сюзан — нас обоих нельзя было назвать спортивными; мы зарабатывали на жизнь мозгами. Не знаю, как бы я относился к нему, будь он туповат. Рики был добрым и хорошо ладил с новыми людьми. Но в последние неделю-две, похоже, по дороге в школу к нему начал цепляться какой-то забияка. Рики не мог понять, почему это происходит именно с ним.
И я мог провести аналогию.
— Ужин почти готов, — сказала Сюзан.
Я поднялся на второй этаж, в ванную, чтобы привести себя в порядок. Над раковиной, разумеется, висело зеркало; я сделал осознанное усилие, чтобы в него не посмотреть. Дверь в ванную я оставил открытой, и вслед за мной в неё вошёл Рики. Я помог ему вымыть руки и убедился, что они чистые, а затем мы с сыном спустились в столовую. |