— Не знаю. Но уверена, что не ты.

— А я уверен, что не ты. — Он пылко, крепко обнял мать.

Лейн погладила его темные прямые волосы, касавшиеся воротничка рубашки. Они напоминали шелк. Блестящие, мягкие, почти иссиня-черные в льющемся из окон вечернем свете.

Она мягко оттолкнула его.

— Почему не поможешь Лилли Мэй наводить порядок в кухне? Она была бы рада твоему обществу.

— Я извинюсь перед ней. Она в последнее время много вынесла из-за меня и не заслуживает моего гнева.

Губы Уилла изогнулись в улыбке. Лейн погладила его по щеке, потом слегка подтолкнула к двери.

— Не заслуживает, — согласилась она. — Лилли Мэй страдала не меньше нас с тобой. И она никого на свете не любит так, как тебя.

— Да, знаю. Я… я…

— Иди помоги ей. Можешь ничего не говорить. Она поймет.

Когда Уилл ушел на кухню, Лейн опустилась в громадное кожаное кресло, где любил сидеть ее отец. Она все еще тосковала по родителям и, видимо, всегда будет тосковать. Смерть отца из-за нелепого несчастного случая по вине пьяного водителя напоминала ей, что человеческая жизнь очень коротка и очень, очень драгоценна. Выйдя из вызванного горем отупения после смерти Билла Нобла, она осознала две вещи. Во-первых, что ее мать, после полученных в автокатастрофе травм ведущая чуть ли не растительный образ жизни, нуждается в постоянной заботе. Полтора года она, Лилли Мэй и несколько персональных медсестер заботились о всех потребностях Селесты Нобл. Она тихо скончалась во сне, когда дочь сидела рядом. Во-вторых, что нельзя продолжать жизнь в браке с Кентом. Они оба были несчастны, и Кент с каждым годом становился все более несносным. Он не бил ее, но донимал словесно, превращая их жизнь в ад. И где-то в душе ее таился страх перед ним, потому что она не могла забыть, как однажды Кент обошелся с ней.

Хотя Кент был не лучшим отцом, он любил Уилла, а мальчик обожал Кента, подобно многим мальчикам, боготворящим отцов. Обожание Уилла кончилось, едва он услышал, как Кент бранит ее.

А любовь Кента к Уиллу — в тот день, когда он получил письмо Шарон Хикмен.

Почему Шарон не унесла свой секрет в могилу? Почему, умирая, ощутила угрызения совести? Может, она и облегчила собственное бремя вины, но тем самым обрекла на адскую жизнь всех остальных. Уилла. Кента. Лилли Мэй. Ее. И даже родных Кента.

Лейн с детства учили, что лгать грешно. А грехи требуют наказания и искупления. Она не представляла, каким тяжелым будет наказание за их ложь. И каким дорогим искупление. Уилл был невинным ребенком, который не должен страдать за грехи взрослых. Но он страдал больше всех. Терял все. Он уже лишился единственного отца, которого знал. А теперь, если ее арестуют, будут судить за убийство Кента и признают виновной, лишится и матери.

В тихом доме отчетливо раздался мелодичный звонок в дверь. Лейн поднялась и пошла к прихожей.

— Я посмотрю, кто там! — крикнул Уилл, выбежав из кухни.

Лейн кивнула и повернулась, направляясь обратно в комнату. Но что-то остановило ее. Какое-то сжатие в животе, какое-то предчувствие — что-то неладно. Она оглянулась, когда Уилл открыл парадную дверь.

— Добрый вечер, — послышался низкий, хрипловатый мужской голос. — Лейн Нобл по-прежнему живет здесь?

— Да, но теперь она Лейн Грэхем, — ответил мальчик. — Кто вы?

— Уилл! — пронзительно крикнула Лейн. Когда сын обернулся, явно испуганный, то отступил чуть вправо, открыв ей вид на переднее крыльцо. Дверной проем заполнял собой рослый, плечистый мужчина в желто-коричневой ковбойской шляпе. Он переменился. Стал старше. Крохотные морщинки окружали его глаза и губы.

— Что такое, мама? — спросил Уилл.