|
Однако мне до сих пор не известна ваша окончательная точка зрения, и я считаю, что мы должны воспользоваться нашим собранием, чтобы ее выработать. Раз я взял слово, как говорят в парламенту начну со своего личного мнения. Вам известно, что юный Трехо и я вели весьма поучительную беседу с двумя обитателями пароходных глубин. В результате этого диалога, а вернее, той атмосферы, в которой он протекал, а также на основании инструктивного собеседования с офицером, на котором мы все имели несчастье присутствовать, я делаю заключение, что при всей кажущейся нелепости дело обстоит более чем серьезно. Одним словом, я считаю, что мы стали жертвами обмана. Разумеется, не имеющего ничего общего с обычным мошенничеством; скорее… метафизического, да простится мне столь неподходящее слово.
– Почему неподходящее? – спросил Медрано. – Вот вам столичный интеллигент, чурающийся высоких слов. – Давайте уточним, – сказал Лопес. – Почему именно метафизического? – Потому что, если я правильно уловил ход мысли нашего друга Косты, за этим подлинным или мнимым карантином кроется нечто иное, что ускользает от нашего понимания, именно в силу того, что оно определяется… этим самым словом. Лусио смотрел на них с изумлением, на миг ему даже показалось, что они нарочно хотят посмеяться над ним. Его бесило то, что он не понимал ни единого слова в их разговоре, и, притворно закашлявшись, он напустил на себя умный вид. Лопес, заметивший его усилия, благодушно поднял руку. – Давайте составим небольшой учебный план, как выразились бы мы с доктором Рестелли в нашей достославной учительской. Я предлагаю запереть на ключ буйную фантазию и приступить к делу на более практической основе. Согласен, нас разыгрывают или обманывают, ибо сомневаюсь, чтобы речь штурмана могла кого‑либо убедить. Полагаю также, что тайна, назовем это так, продолжает оставаться неразгаданной, как и в самом начале. – Одним словом, все дело в тифе, – изрек Лусио. – Вы верите в это? – А почему бы и нет? – Мне это представляется вымыслом от начала до конца, – сказал Лопес, – но я вряд ли могу объяснить почему. Впрочем, хотя бы потому, что при нашей странной посадке в Буэнос‑Айресе «Малькольм» был пришвартован у северного причала и трудно поверить, чтобы команда судна, на котором имеются два случая такой страшной болезни, могла бы так легко обмануть власти порта. – Ну, это еще спорный вопрос, – сказал Медрано. – Я считаю, что наше здравомыслие одержит победу, если мы до поры до времени оставим его в покое. Сожалею, что мне приходится выступать в роли скептика, но думаю, что вышепоименованные власти находились в весьма затруднительном положении вчера в шесть вечера и избавились от опасности лучшим образом, иными словами, без всяких угрызений и терзаний. Хотя понимаю, что это не объясняет, как мог «Малькольм» войти в порт с чумой на борту. Но и в этом случае можно предположить какой‑то тайный сговор. – Про болезнь могли узнать уже после того,– как пароход стал к причалу, – сказал Лусио. – О таких вещах сразу не говорят. – Да, возможно. И «Маджента стар» не захотела упустить выгодное дело, подвернувшееся в последнюю минуту. Вполне возможно. Значит, нас никуда не повезут. Давайте исходить из того, что мы находимся на борту парохода, вдали от берега. Что мы предпримем? – Сначала необходимо ответить на другой вопрос, – сказал Лопес – Должны ли мы вообще что‑то предпринимать? И уж тогда согласовывать свои действия. – Офицер говорил насчет тифа, – сказал Лусио смущенно. – Может, нам лучше посидеть спокойно, хотя бы несколько дней. Путешествие, кажется, будет долгим… Разве не здорово, что нас повезут в Японию? – Штурман мог солгать, – сказал Рауль. |
