— Насколько я понимаю, вопросы будут продолжаться.

— Да. Они попытаются сломать Мэрилин. Не думаю, что они будут с ней грубы, но... Это все из-за того, что я сказал, будто провел там ночь, понимаете, и Мэрилин подтвердила.

— Понимаю. Конечно. — Эд пытался собраться с мыслями, но фразы рассыпались.

— Манзони, наверное, наговорил вам гадостей, — произнес Кларенс, — потому что ему известно, что я здесь.

— Верно, и я подумал: для твоего же блага, вероятно, не стоит афишировать нашу дружбу. По очевидным причинам. Если только уже не поздно. — «До тех пор, пока все не закончится», — хотел добавить Эд, но разве это может закончиться? Если они будут давить на Кларенса, он сломается в конце концов. Любого можно сломать. — Я, конечно, не возражаю, чтобы ты оставался здесь. И Грета тоже. Но на будущее...

— Понимаю. — Кларенс пожалел, что не может уйти немедленно, потому что уже поздно, и потом это выглядело бы неприлично. А завтра утром это будет выглядеть бегством после того, что сказал Эд.

— Мэрилин успокоилась? — спросил Эд.

Кларенс чуть не задохнулся:

— Ей не нравятся визиты Манзони. Па самом деле она просто в ярости. Так что мне не стоит навещать ее, встречаться с ней. Никуда не денешься.

Эд поднялся, не в силах больше смотреть на несчастного юношу, которого ему нечем было ни ободрить, ни утешить.

— Да, никуда не денешься. Но это временно. Я устал. Желаю тебе спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Эд.

В спальне Эд сказал Грете:

— Я совершил самую большую ошибку в своей жизни.

— Все не так серьезно. Подумаем об этом завтра, Эдди.

Эд лежал в кровати, уставившись в темноту:

— Я думал об этом не только сегодня. Я думал об этом много дней. — Он говорил тихо, представляя Кларенса в комнате по другую сторону коридора. — Не могу видеть его. Не знаю, что со мной. Все же я понимаю, в чем дело. Я не доверяю ему.

— Почему? Эдди... — Грета нашла его руку, погладила ее и продолжала держать в своей.

— Не знаю, случилось что-то неладное. Я никогда не сказал бы... это было в тот раз, в баре отеля на Пятой авеню. Тогда у меня возникло это чувство. Я подумал: «Держись подальше от этого парня. Он какой-то странный». И вот я покрываю его, именно так... это сказал Манзони.

— Что в нем странного? Он разозлился, Эдди.

Эд закрыл глаза. Разозлился. Это было нечто большее. Грета ведет себя совсем не по-женски, подумал Эд. Но Грета часто смотрела на вещи не так, как он. Она видела больше, чем он. Больше жестокости. Это коснулось непосредственно ее семьи. Пусть так, но принимала ли она в качестве гостя в своем доме убийцу? Или, возможно, кто-то из ее родных отомстил так же фашистскому офицеру? Вероятно, Грета восприняла это как справедливое возмездие? Может быть. Но Эд не в состоянии до конца ее попять. Во всяком случае, тогда была война. Сейчас нет.

Хоть разговор с Гретой и был довольно-таки бессмысленным, все же он значительно облегчил страдания Кларенса. Он чувствовал, что силы его слабели: он, вероятно, не признался бы себе в этом, но бороться дальше было бы значительно труднее, если бы он не обсудил с Гретой ситуацию.

Благодаря Грете у него появился боевой настрой.

Чтобы не чувствовать одиночества, Кларенс включил радио и занялся делами: разобрал вещи, привел в порядок квартиру, вытер пыль и подмел пол, купил продукты, включил холодильник, который его мать, очевидно, выключила. Ларри Саммерфилд, его товарищ по общежитию, который жил в Манхэттене, оставил записку, спрашивая, куда он пропал. Его телефон не отвечал.