— Я рад, что он вам нравится, — ответил Филипп. — Карп и я позаботимся о мебели, как только вы нам об этом скажете, мсье Жан-Батист.

В воротах показался солдат и направился к губернатору.

— Ваше превосходительство, вас ждут.

Мсье де Бьенвилль не обратил внимания на столь знакомое требование. Ему хотелось еще поговорить о собственном доме.

— У меня очень красивая мебель. Для этой комнаты есть хрустальная люстра, столик розового дерева и красивые ковры…

— Ваше превосходительство, — повторил солдат, — вам пора возвращаться. Одна леди отказывается сойти, пока не увидит вас.

— Леди отказывается? — губернатор ничего не понимал. — Что за леди? И откуда она отказывается сойти?

Солдат покраснел и начал заикаться. Ему было трудно все объяснять самому губернатору.

— Она приплыла… я имею в виду леди на втором корабле. Багаж прибыл с первым кораблем, и он до сих пор еще находится на берегу. Леди сидит на багаже и отказывается спускаться. Хочет видеть вас.

— Что ж, придется подойти и узнать, кто эта дама, и почему она так странно себя ведет?

Мсье де Бьенвилль отправился на пляс д'Арме в сопровождении солдата. По дороге губернатор размышлял о развитии города, о строительстве церкви Святого Людовика. А еще нужно было найти удобное и безопасное место для порохового склада и подумать о том, как оборудовать набережную, чтобы в случае необходимости отразить нападение с моря.

Хотя Новый Орлеан оставался маленьким скоплением деревянных домиков и пустых улиц, он все больше начинал походить на приграничный город. На пляс д'Арме было многолюдно. Неподалеку располагалась единственная таверна, и там кипела жизнь, как в любой гостинице в Париже. Несколько человек молились в часовне под брезентовым навесом. Громкие голоса и смех, песни неслись со всех сторон.

«Мы постоянно и быстро разрастаемся», — с гордостью заключил губернатор, проходя официальное здание и поворачивая на площадь.

Теперь кучка багажа существенно увеличилась в размере. Там были потрепанные сундуки, мешки, парусиновые сумки с почтой, несколько весьма странного вида саквояжей и даже небольшой комод. Он находился в самом центре поклажи, а на самом комоде восседала дама.

Солдаты стояли у входа в бараки и наблюдали за ней. На площади собирались свободные от работы мужчины и тоже пялили на нее глаза. В Новом Орлеане не часто можно было видеть леди, а если кто-то сидел прямо на комоде на городской площади и отказывался сдвинуться с места, — это удивительное зрелище никак нельзя было пропустить.

Солнце палило так яростно, что наблюдатели истекали потом и казались страдающими от жажды, однако дама забралась с ногами на комод и плотно обтянула их юбкой. Несмотря на жару, на ней был надет алый плащ-накидка, который назывался кардинальским, и она откинула капюшон, выставив на обозрение восхищенной толпы массу тщательно завитых рыжих кудрей. Накидка была расстегнута на шее, и из-под нее виднелось обтягивающее черное платье.

— Я — ваша покорная слуга, ваше превосходительство, — заявила женщина, когда Жан-Батист встал перед ее импровизированным троном. Потом она высокомерно улыбнулась и тихо добавила: — Вот мы и встретились, мой Жан-Батист!

Сначала Жан-Батист не узнал женщину. Но когда он повнимательнее взглянул на нее, то увидел, что она сильно изменилась. Лицо потеряло прежнюю округлость и несколько поблекло. Ярко-рыжие волосы приобрели более теплый каштановый оттенок. Она пополнела и перестала быть стройной, как была в молодости.