|
Но они были не в счет. Здесь, в Европе, безумный зверь фашизма сдох почти три месяца назад, раздавленный сапогами союзников. Часовой оторвался от размышлений и в очередной раз обшарил взглядом пространство перед воротами. Пусто и тихо. Стоять на посту было неприятно (кто же откажется поспать?), но, с другой стороны, – совершенно безопасно. Тех, кто может представлять опасность, в Австрии не осталось. Часовой вздохнул, в неизвестно какой раз поправил висящий на плече автомат. Взгляд его невольно двинулся влево, к громоздким корпусам казарм. В годы войны здесь базировались части вермахта, прибывавшие с Восточного фронта на отдых и переформирование. В архитектуре зданий угадывалась немецкая страсть к тяжеловесности и аккуратности. Что-то зашуршало в кустах напротив ворот. Часовой потянул с плеча автомат, и взгляд его стал пристальным, серьезным. Шорох повторился, на этот раз где-то слева, рядом. Рядовой американской армии не успел развернуться, как страшной силы удар обрушился ему на затылок. Последнее, что он, падая, успел рассмотреть, был звездно-полосатый флаг, реющий в начинающем светлеть небе… Темные фигуры так легко перепрыгивали двухметровый забор с натянутой поверху колючей проволокой, словно перешагивали невысокий штакетник. В предутреннем сумраке движения их смазывались, но казалось, что двигаются они невероятно быстро. В тот момент, когда от одной из казарм разнеслась частая дробь очереди, свершилось невозможное – фигуры стали двигаться вдвое быстрее. Солдат, что поднял тревогу, едва успел удивиться. Человек, в которого он стрелял, как-то неуловимо поднырнул под очередь и спустя мгновение оказался рядом. Защититься американец не успел… Нападающие сновали по базе быстро и бесшумно, словно призрачные порождения ночи. Они прекрасно знали расположение зданий и не теряли времени на ориентировку. Большая часть казарм была захвачена в одно мгновение. Двери трещали и рассыпались на части. Тем, кто спал за ними, оставалось только поднять руки. Американские солдаты, успевшие выбежать из помещений, либо падали, сраженные пулями, либо попадали под сокрушительные удары прикладов. Серьезного сопротивления оказать не успел никто. Все завершилось слишком быстро. Несколько очередей, гранатных разрывов – и над казармами повисла настороженная тишина. Молчали мертвые, безмолвны были захватчики, и даже те американские солдаты, которые не успели покинуть казармы, не рисковали выражать чувства под дулами направленных на них автоматов. Словно овцы, они жались друг к другу и никак не могли понять, что же произошло. Атаковавшие базу сошлись на плацу, и в свете набирающего силу утра стали различимы их лица, жесткие и суровые, словно выкованные из стали; глаза – одинаково светлые и холодные, как небо над Альпами, и форма – серая, будто волчья шерсть. Проклятая форма[1 - Черное обмундирование, хорошо знакомое по фильму «Семнадцать мгновений весны», к концу войны ассоциировалась с понятием «тыловая крыса». Боевые части СС носили одежду серого цвета.] войск СС. – Каковы потери? – спросил на чистейшем немецком с берлинским произношением один из людей в сером мундире, тот, у которого на петлицах красовались дубовые листья штандартенфюрера,[2 - Соответствует армейскому званию полковника.] а на правом плече – серебряный шеврон ветерана НСДАП. – Нет! – отозвались одновременно трое его подчиненных со знаками отличия штурмбанфюреров.[3 - Соответствует званию майора. |
