– Дорога там шла узкая, в одну полосу, – продолжал дед. – Две машины с трудом разъезжались, щекоча друг друга боками. А по сторонам стояли деревья: густо, ствол к стволу. Так вот, был поздний августовский вечер. Луна, Млечный Путь да фары моей жестяной старушки освещали полотно. И вдруг, волк его раздери, под колеса мне выскакивает заяц! Уши и ноги длинные, а тельце маленькое, как у котенка. Мечется он в свете фар: я – влево, и заяц – влево. Я – вправо, заяц – туда же. Боится сероухий выпрыгнуть из луча света и скачет перед колесами, а в лес – ни ногой…

Дед замолчал, откусил яблочного пирога и начал медленно пережевывать кусок.

– И что же дальше, деда? – в который раз с неизбывным любопытством переспрашивала Саша.

– Пришлось спасать, – причмокивая, отвечал дед. – С зайцами одна беда – как попадут в луч света, так не могут в сторону ступить. Пришлось остановиться и выключить фары. Посидел минутку, подождал в полной темноте. Потом потихоньку завел мотор, включил фары, а сероухого уже и след простыл, только хвостик за деревом и мелькнул – ушел счастливец в ночь.

Саша запустила ложку в смородиновое варенье, облизнула ее и счастливо улыбнулась.

– К папе с мамой, наверное, побежал.

– Или к деду с бабкой, – прищурился дед.

– А у зайцев есть бабушки и дедушки?

– Конечно, у всех есть, кто о них помнит…

Саша вздрогнула, мигом возвращаясь из детства. Теперь она снова была взрослой, испуганной и замерзшей. Клубочек пара сорвался с губ и повис в морозном воздухе. Этот клубок показался Саше похожим на зайчонка из дедушкиного рассказа – маленький и вроде бы уши торчат. Решимость взяла верх над страхом: она не станет стоять под фонарем, как загнанный в луч от фар заяц! Будто спасенный дедом зверек научил ее одной важной истине – иногда стоит войти во тьму, чтобы добраться туда, где свет.

Тогда Саша до боли закусила губу и побежала.

Шаг. Другой. Темнота сгущалась. Потухший фонарь будто насмехался – давай, беги сюда, девочка. Казалось, за ним притаилась чья-то тень. Саша представляла, как черный незнакомец выскочит из-за фонарного столба и утащит ее во мрак. А всего лишь в десяти метрах – там, где свет и смех, перебор гитары проглотит ее крик.

«Что это было, братан?» – спросит гитарист, прервав песню на полуслове.

«Не парься, чувак, играй! – ответят веселые голоса. – Это кричала ворона. Пой, брателло!»

И снова польется музыка, и смех будет колыхать влажный декабрьский воздух. А она – Саша – пропадет в лапах черного человека.

Мрачный фонарный столб приближался. Еще несколько шагов, и она поравняется с ним.

Саша закрыла глаза и представила себя трусливым зайцем в тот момент, когда дед выключил фары – вокруг были темнота и свобода. А ноги тем временем продолжали жить своей жизнью, отбивая чечетку по льду дороги…

Вот и музыка поддержала зимний танец. Вот и смех подоспел. Саша открыла глаза. Пустырь остался за спиной, а перед ней, на освещенном светом фонарей и окон дворе, развлекалась группа веселых ребят. Одинокий столб замер позади, в лапах почерневшего пустыря. Незнакомца там не было. Никто не гнался за Сашей…

И вот уже мигает яркая вывеска магазина «Продукты». Вот искрится огнями наряженная елка. Вот – Сашин дом. Сашин подъезд. Сашина квартира…

– Где ты была? – взволнованный голос мамы.

– Гуляла.

И тепло. И запах курицы с рисом. И хруст папиной газеты. И его укоризненный взгляд.

– Гулена!

Дом был такой же, как прежде. Изменилась лишь Саша.