– Но ведь и вы не выше Бога? Или другое мнение имеете?

– Не имею. До Бога или до святой мне как паровозу до балерины.

– Зачем ТЫ вызвала врача? Что ТЕБЯ беспокоит?

Ирина Николаевна не просто подчеркнула голосом „ты“ и „тебя“, на каждом слове глаза ее чуть расширялись, брови вскидывались. „Тыканье“ походило на пощечину. Но Мария Петровна не обиделась, наоборот.

„Крепкий орешек“, – подумала она. И одобрительно кивнула:

– Характер показываешь? Валяй. Те двое, что до тебя из районной поликлиники приходили, тюфяк да кисель, рохля да мямля. Одна из них даже истерику закатила.

– Еще бы, ведь вы ее в туалете заперли. У человека двадцать больных на приеме, десяток вызовов. А ПОЖИЛАЯ пациентка с признаками легкого маразма утверждает, что у нее в унитазе лежит солитер, требует удостовериться и на два часа запирает доктора в туалете.

– На двадцать минут. Нечего было мне как школьнице выговаривать: вы не сдаете анализы, не выполняете предписания. Катись ты со своими рецептами!

– Пожалуй, я так и сделаю. Поскольку у вас нет жалоб и вы вызываете врача исключительно для того, чтобы потешить себя и развлечься, в моем присутствии нет необходимости. Вам нужен не терапевт, а психиатр.

– Были психиатры, обследовали. Нашли абсолютно здоровой, кроме некоторой повышенной эмоциональной возбудимости, которая выражается в использовании ненормативной лексики. А чего тут удивляться? Когда родителей репрессировали, меня в деревне спрятали. Там слова никто не говорил, чтобы к нему матюка не пристроить. Представляешь, я в восемнадцать лет приехала на рабфак поступать и так материлась, что фронтовики рты раскрывали. Вернее – закрывали.

– На молодых людей это, конечно, производило большое впечатление.

– Неизгладимое.

Мария Петровна отчетливо видела, что докторша желает свести общение к формальному, но срывается, невольно отвечает и вступает в разговор. Хоть и крепкий орешек, да зеленый еще.

– У меня всю жизнь, – продолжала Мария Петровна, – отбоя от мужиков не было, как пиявок их от себя отрывала. Иначе и быть не могло. Ты бы меня видела в молодости! Сокрушительное сочетание: с виду воздушная тургеневская барышня, а внутри трактор на гусеничном ходу. Не из тех я была, что на диванчиках с пяльцами сидят, о прынце мечтают. На кой черт они прынцу нужны? У него зарплата меньше, чем у жены. Прынцу подавай друга и соратника, который плечо подставит. Ему нужна здоровая крепкая лошадь в соседнюю упряжку, а не трепетная лань. Хотя, конечно, желательно, чтобы лошадка походила на нарядного пони.

– И где же ваши мужья и дети?

– Померли.

– И муж, и дети?

– Муж пять лет парализованный лежал. Инсульт. Чудной стал…

– А дети? – настойчиво перебила Ирина Николаевна.

Мария Петровна отвернулась, недовольно сморщилась и после секундной заминки ответила:

– Не дал Бог детей.

– Понятно. С вашего позволения, я помою руки. Где у вас ванная?

– По коридору налево вторая дверь. Правильно, помой руки, нечего меня грязными лапать. Да смотри! – крикнула Мария Петровна вслед уходящей докторше. – Не сопри там чего-нибудь! У меня парфюмерия дорогая.

Ирина в ванной открыла кран, посмотрела на свои руки. Пальцы дрожали, заледенели, как на жгучем морозе. Только мороз был не внешний, а внутренний, тек по венам вместо крови.

Хорошо держалась, можно себя похвалить. Вот только предательский тремор рук. Они всегда так ведут себя в минуты большого волнения. На экзамене в институте преподаватель однажды возмутился: „Что за вульгарная манера – отвечать и держать руки в карманах!“ Ирина молча положила перед ним руки на стол, ладонями вниз, пальцы отбивали дробь.