|
И этой одной, как и следовало ожидать, оказалась «машина пространства». Ничего странного, однако, в этом не было, так как, в данном случае речь шла о крайне сложной и совершенно нестандартной технике, и даже присутствие на борту самого Колодного, который эту чертову машину изобрел и построил, ничего, по сути, не меняло. Колодный тоже был бессилен, но обещал, что со временем они ее, то есть, машину, все-таки починят и, соответственно, смогут — когда-нибудь — вернуться домой. И, надо сказать, содержалось в словах профессора рациональное ядро. Не без этого. Ведь окружавшая оставшихся в живых членов экспедиции реальность хоть и отставала в техническом развитии от их собственной цивилизации, была все-таки не вовсе бесперспективной. При правильном воздействии и аккуратном манипулировании аборигенами, лет за двадцать вполне можно было создать техническую базу для ремонта «машины Колодного», и даже без того, чтобы местные догадались, что и для чего было изготовлено на том или ином предприятии. Все это так. Вернее, именно так им сложившаяся ситуация тогда и представлялась, тем более, что ожидать помощи из дома не приходилось. Колодный так засекретил свое изобретение, что иди теперь пойми, что и как он сделал! Так что надежда оставалась лишь на собственные силы, которые тоже не следовало сбрасывать со счетов. Но на практике все получилось совсем не так, как хотелось и планировалось.
Жизнь сложная штука, а временами и опасная, особенно если живешь не как сторонний наблюдатель, а являешься, так сказать, активным «полевым игроком». А годы шли, и проекты, заложенные в недрах местной науки и промышленности, развивались, но не всегда так быстро, как хотелось бы или в том направлении, которое планировалось изначально. А потом… Участники экспедиции уходили по-разному. Кто по глупости, кто по дурному случаю, но уходили и никакие самые продвинутые медицинские средства не могли помочь там, где их, по большей части, и применить не успевали. И как-то так вышло, что не прошло и двадцати лет, как стало очевидно, что проект захлебнулся, не успев даже по-настоящему набрать темп. Ну, а когда умер Колодный — от старости и инфекции, подхваченной профессором по собственной дурости, — Керн окончательно понял, что возврата не будет, и стал выстраивать свою жизнь «на чужбине», исходя из обстоятельств и собственных устремлений, тем более, что новый мир, если честно, пришелся ему по душе. Здесь, правда, не летали в космос, но зато и войны пока не обрели того зверского характера, который был так хорошо знаком разведчику первой волны. К началу 20-го века в живых их оставалось только трое, что являлось фактом невероятным с любой точки зрения. Земляки Александра жили в среднем лет по сто, если, разумеется, не погибали на войне. И большинство инфекций и болезнетворных микроорганизмов этой реальности теоретически были им не опасны. Повышенная смертность вызывалась совсем другими причинами: отсутствием дисциплины и сходящим на нет рефлексом самосахронения, что было более чем логично, учитывая о ком, шла в данном случае речь. Людей, участвовавших в экспедиции, Колодный, в большинстве своем, рекрутировал из лабораторий Главного Академического Центра, сотрудники которого отличались, разумеется, неординарным интеллектом, но отнюдь не зря носили прозвище блаженных. Блаженные и есть! Только такой человек, как капитан-лейтенант Керн, выживший в аду двух военных компаний, мог по достоинству оценить этих господ не от мира сего, позволивших угробить себя в том детском парке развлечений, каким представлялась ему эта новая реальность. Но, с другой стороны, в этих его взглядах проскальзывал некий максимализм, который, несмотря на анкетный возраст Александра, можно было бы назвать и юношеским, поскольку солдаты в чем-то дети, хотя сами этого обычно признавать не хотят. Однако со временем, он все-таки понял, что мир, в который все они попали, мог показаться вольером для ребятишек только такому «моральному и физическому уроду», каким был он сам. |
