Привычную горечь испытал Воздвиженский, когда ему пришлось расстаться с последней иллюзией. Правда, прежде жена родила ему дочь. Но на этом и кончилось. Перед тем как уйти, жена сказала много несправедливых слов о том, что он искал рабыню, что он чудовищный себялюбец, похоронивший себя в башне из слоновой кости, атавистический пережиток, зараженный поповщиной, и многое другое, что часто говорилось в те годы. Ушла она одна, пообещав, что заберет девочку, как только устроится на новом месте. Устройство затянулось, и, возмущенный вначале бессердечием жены, Воздвиженский вдруг начал осознавать, что счастье, которое он почти всю жизнь считал неуловимым, незаметно заглянуло к нему в дом и начало согревать душу. Теперь он боялся подумать даже, что девочки с ним может не быть. И ему повезло.

Однажды в дом Воздвиженского постучался мужчина. Оказался он молодым инженером со стройки, на которой работала бывшая жена Воздвиженского, чувствовал себя заметно затруднительно и долго отказывался войти в квартиру в пыльных сапогах, но вошел наконец, а войдя, сказал, сжимая кепку в большой руке:

— Я муж Ани.

— Очень приятно, — ответил профессор, стараясь быть ироничным, а у самого в висках застучало: «За Леной!»

И действительно инженер подтвердил худшее:

— За девочкой я…

— Вы? — спросил Воздвиженский бессмысленно.

— Да.

— А разве… ваша жена… Почему…

Теперь инженер посмотрел мутно.

— А вы не знаете?

— Что?

— Нету Ани…

Потом они долго сидели в профессорском кабинете, инженер пил водку из хрустальной стопки и, стесняясь закусывать, говорил, какая Аня была необыкновенная, как ее все любили и как героически она умерла, хотя сейчас и все герои. Она получила воспаление легких, простояв несколько часов в холодной воде в котловане, когда прорвало перемычку… Воздвиженский слушал, но никак не мог совместить все это — котлован, перемычку и хрупкую Аню, носившую обувь тридцать четвертого размера. Но как ни страшна была смерть Ани, которую он давно простил за обидный уход, сейчас думалось о главном.

— Но зачем вам моя дочь?

— Аня просила. Она говорила, что вы антиобщественный элемент и погубите ребенка, — прямо сказал стеснительный инженер.

— Куда же вы намерены забрать ребенка? На стройку?

— Нет. В Москву отвезу, к сестре.

— Ваша сестра, конечно, человек передовой. Я не сомневаюсь. Но в каких, простите, условиях будет жить Лена?

— У сестры комната двенадцать метров, ну и муж с сынишкой…

— И вы думаете, что там ребенку будет лучше, чем здесь?

Инженер обвел взглядом кабинет — шкафы с книгами, кожаные кресла, послушал, как мягко стучат часы в дубовой резной башне.

— У вас условия, конечно, не сравнить, но Аня… Я обещал…

Инженер заколебался, хотя, не окажи профессор сопротивления, обещанное, безусловно, выполнил бы.

И, видно, так было бы лучше…

Начало войны для профессора Воздвиженского не было неожиданностью. Тут он мыслил со всеми одинаково и понимал, что схватки не избежать. Как и все, он полагал, что Гитлер, если и не будет немедленно разгромлен, то, во всяком случае, больше чем на сотню-другую километров в глубь Союза не заберется и война в худшем случай примет, как; и первая мировая, затяжной характер в приграничной: полосе между Восточной Пруссией и Бессарабией.