— Паспорт показывал?

— А как же, у нас порядок. Я его в сельсовете должен был прописать, не успел только. А так — чин чином.

— Как же он питался?

— Яйца у нас есть, молоко у соседки. Творог также, овощи, фрукты… На завтрак яичницу жарил, а обедать в рабочей столовой можно.

— Не заметили за Манжулой ничего такого? — Хаблак щелкнул пальцами. — Не таился ли он?

— А чего скрываться? На пляж ходил… Что ж дачнику делать-то?

Вернулся сержант с понятыми.

В комнату Манжулы можно было попасть просто из сада, сама комната оказалась неплохо обставленной: кровать, диван, стол и гардероб, шерстяная дорожка у кровати.

— Вот тут… — открыл хозяин дверцы зеркального шкафа.

Чемодан лежал внизу, прекрасный желтый чемодан с ремнями и блестящими замками, а на плечиках висел вельветовый костюм, также недешевый, как определил Хаблак по ярлыку, японского производства.

Этот Манжула и в самом деле был пижон: то белые джинсы и пиджак от хорошего портного, теперь вельветовый костюм пепельного цвета, за такими гоняются поклонники моды. И галстук рядом, не очень пестрый и вызывающий, в каких красуются молодчики с Дерибасовской или Крещатика, а в спокойных тонах с зеленоватым отливом, как раз под пепельный костюм.

Волошин положил чемодан на стол и открыл его. Вынул несколько пар белого трикотажного белья, рубашки, электробритву, полотенца и несессер черной кожи, затем несколько книжек и журналов — «Огонек», «Человек и закон», «Вокруг света». Особой оригинальностью вкусов Манжула не отличался.

Составили акт. Осмотр вещей Манжулы почти ничего не дал, лишь некоторые штрихи, проливающие свет на характер и увлечений потерпевшего.

Хаблак поинтересовался у хозяина:

— Когда сегодня встал Манжула?

— Дачники… — ответил Граб не очень почтительно. — Им что, горит? Вылеживаются…

— Когда же?

— В девять или немного раньше.

— И сразу на море?

— Позавтракал.

— Что-то готовил?

— Нет. Говорит: яичница и дома надоела, выпил молока, творогу хозяйка принесла. Это точно: нет лучшей еды, чем свежий творог.

— А потом — на пляж?

— Выходит, да.

— Не видели, никто не ожидал Манжулу на улице?

— Я что, провожал его? С самого утра работал, землю из компостных ям выбирал. Каждому свое: ему отдыхать, нам трудиться.

Верно, Граб сказал все, что знал и что думал о своем постояльце, к тому же Хаблак заметил, как нетерпеливо топчется на месте Биленко; и правда, пробыли тут уже больше чем полчаса, а жена сержанта ждет их с ужином. Она действительно ждала и накормила варениками с творогом в сметане — много есть на свете вкусных яств, но Хаблак, уплетая Биленковы вареники, думал, что вряд ли хоть одно из самых изысканных блюд может соперничать с этими.

По дороге в Одессу Хаблак, разморенный вкусной едой, понемногу дремал, Волошин тоже не был склонен к разговорам, лишь изредка перекидывался словами с шофером. Они быстро примчались к гостинице «Моряк», где Хаблаку снова довелось жить, и майор спал уже через несколько минут — тревожные мысли о том, что прошел день, который так и не внес ничего весомого в расследование взрыва, почему-то не мучили его, спал спокойно, и снилось ему золотистое, бескрайнее и поистине вечное море.

С мыслями о море Хаблак и проснулся. Пожалел, что вчера, будучи в трех шагах от него, так и не искупался.

Волошин должен заехать за Хаблаком в девять. Майор позавтракал в буфете и спустился в холл. За стеклянными дверями бара наводила порядок уборщица. Хаблак вспомнил, как брали они тут Гошу — теперь бармен занят более общественно полезной работой: стоит за станком в колонии строгого режима или валит лес где-то на Севере, — конечно, это труднее, чем торчать за стойкой в белом пиджаке и смешивать коктейли, что ж, каждому свое; варил бы ты кофе и делал коктейли до конца дней своих, если бы не связывался с валютчиками.