Это было боевое охранение. Оно поспешно отошло к центру города.
Второй взвод вышел на пулеметный окоп. Взрывом 85-мм танкового снаряда разворотило угол окопа. Пулеметчики лежали рядом, иссеченные осколками.
К рассвету рота заняла северо-западную окраину города. Тем временем танки и вторая рота прошли через город и остановились в 2 километрах к западу от Капувара. Там же занял огневые дивизион 122-мм гаубиц. Третья рота заняла оборону на юго-западной окраине.
Вскоре к нам в роты протянули телефонную связь.
29 марта капитан Иванов позвонил мне по телефону и приказал срочно прибыть к нему в штаб и взять с собой отделение автоматчиков, людей отобрать наиболее надежных.
В штабе батальона собрались командиры рот, в том числе пулеметной и минометной, другие офицеры. Состоялось короткое совещание. Обсудили итоги последних боев. Комбат отдал необходимые распоряжения: пока возникла пауза, личному составу рот привести себя в порядок, почистить оружие, пополнить комплекты боеприпасов, ротным со взводами поддерживать постоянную связь. Затем комбат сообщил, что на окраине города, в монастыре, разведчики обнаружили немецкий госпиталь, эвакуировать его не успели. Кивнул мне:
– Лейтенант Ткаченко, берите своих автоматчиков и поедемте проверим, что там за богадельня.
Прибыли в монастырь. Нас встретил настоятель.
Помещение, в котором находились раненые немецкие солдаты и офицеры, просторное, но потолки низкие, сводчатые. В стенах небольшие зарешеченные окна. Потолки подпирает колоннада, которая одновременно разделяет помещение на две равные части. В каждой половине два ряда госпитальных коек, окрашенных в белый цвет. У изголовья стоят тумбочки. Проход вдоль каждого ряда коек свободен.
Увидев русских солдат с автоматами на изготовку и группу советских офицеров, раненые стали натягивать на себя серые солдатские одеяла, укрывать свои головы. Обвешанный гранатами, вооруженный автоматом ППШ, я с двумя автоматчиками обошел все ряды. Некоторые при моем подходе закрывали глаза. Я видел их бледные лица. Они побледнели не только от ран и плохого самочувствия. Боялись за свою жизнь. Вспоминали, что натворили у нас на родине, и теперь думали: будет им за это кара или нет.
Следом шел командир батальона капитан Иванов в сопровождении настоятеля монастыря и батальонного связиста, который хорошо владел немецким языком. Комбат через переводчика задавал вопросы. Аббат отвечал. Вслед за ними шли командиры рот. Некоторые, я заметил, передвинули кобуры свои пистолетов вперед и на всякий случай расстегнули ремешки.
Когда комбат и офицеры разговаривали с аббатом, я несколько раз слышал слово «Ватикан». Его чаще всего произносил настоятель монастыря. Произносил таким тоном, словно слово это имело некую магическую силу и должно было подействовать и на нас. Оказывается, немецкий госпиталь находился на попечении и под покровительством Ватикана и папы римского.
В госпитале находилось 237 раненых.
Мы осмотрели основную палату. В другие помещения даже не заглядывали. Ротным нужно было срочно возвращаться в расположение своих подразделений. В любой момент обстановка могла измениться. Перед уходом комбат спросил:
– Как госпиталь обеспечивается продовольствием и медикаментами?
– Продовольствия осталось на три дня, а медикаментов на семь суток, – четко, почти по-военному, ответил настоятель.
Через переводчика капитан Иванов предупредил аббата, что с этого часа он отвечает головой за количество раненых. А мне приказал выставить охрану госпиталя: две пары автоматчиков на наружной стороне и две пары на внутренней. Смене приказано располагаться при штабе батальона.
Я выставил охрану и предупредил часовых: следить за окнами, дверями, стенами, переходами, чтобы не было попытки к бегству; при попытке к бегству или нападении на охрану стрелять без предупреждения. |