Мы заняли круговую оборону и ждали приказа на дальнейшие действия. Еще неясно было, что же происходит в самой деревне. Куда ушли немецкие танки? Наши артиллеристы стреляли хоть и хорошо, но не подожгли ни одного Т-IV. Может, и подбили, но немцы не оставили в деревне ни одной своей машины. Потом мне не раз доводилось видеть, как ловко их танкисты уволакивали с поля боя подбитые танки. Наши делали то же самое. Подбитый танк можно быстро отремонтировать. Иногда он успевал повторно вступить в бой. А если его бросить, то его добивали, зажигали, и он выбывал из строя надолго, если не навсегда.

Немного погодя я пошел посмотреть, не обошли ли нас вдоль берега реки Ингулец? Оттуда противник нам мог ударить во фланг или в тыл. Тогда дело плохо. И вот когда я перебегал улицу, из окон крайних домов ударили сразу несколько автоматных очередей. Воздух вокруг меня задвигался, и я почувствовал удар в плечо. Опасности я не почувствовал. Страха тоже. Просто понял, что сплоховал. Плечо как будто обожгло. Заскочил за угол ближайшей постройки, потрогал плечо, нащупал дыры в шинели. Поднял руку, сжал пальцы в кулак. Рука слушалась, но стала словно тяжелеть. Дорогу я все же перебежал. И решил доделать дело до конца. Дворами пробрался к реке. Немцев там не было. Танковые моторы урчали где-то ниже, за деревней.

Обратно шел вдоль забора, выложенного из дикого камня. Рука начала неметь. Я пошел быстрее. Встретил командира роты. Тот спросил:

– Где взвод?

Я ответил, что взвод там, на правой стороне деревни, залег в огородах. Доложил, что производил разведку и что во время перехода через дорогу ранен. Ротный как-то недоверчиво посмотрел на меня и отпустил. Сказал, чтобы шел в санчасть.

Взвод мой уже окопался на огородах. Я позвал помкомвзвода, сержанта, сказал, что он остается за взводного.

– Что, товарищ лейтенант, задело? – спросил он, глядя на мое плечо.

– Задело. Вроде пустяк. Но надо вытащить пулю. Может, еще вернусь.

Ранение оказалось действительно пустячным: пуля вошла в лопатку, в мякоть, неглубоко, на излете. Хирург ее тут же нащупал пинцетом, подцепил и с первой же попытки вытащил. Но потом началось какое-то осложнение. Рана начала гноиться. Словом, пролежал я в госпитале две недели, и полк свой пришлось догонять. Наши вперед уже не просто продвигались, а ломились.

Комбат наш тоже только что вернулся из госпиталя. Назад, во второй батальон его не направили. Там был уже новый комбат. Ему дали приказ формировать новый батальон. Дело в том, что полк наш усиливали, вводили в штат еще один, четвертый батальон. И комбат подбирал офицеров на вакантные должности. А самая ходовая офицерская должность на передовой, которая почти всегда вакантна, должность взводного командира. Почти в каждой роте, если рота больше недели в боях, будь она хоть двухвзводной, всегда найдется вакансия для командира взвода. И вот капитан Лудильщиков предложил мне перейти в новый батальон. Назад, в роту, мне возвращаться не хотелось. Из-за постоянных стычек с ротным. Я понял, что ни до чего хорошего они не доведут. Постоянные придирки, крохоборство в пользу первого взвода. Так что я с желанием принял предложение комбата Лудильщикова.

Роты сформировали по 40 человек, некомплектные. С расчетом, что пополнение из госпиталей и маршевое будет поступать к нам, в четвертый батальон. Я был назначен на должность командира автоматного взвода одной из рот. Взводу выдали старые, хорошенько побывавшие в употреблении ППШ и такие же пулеметы Дегтярева. Зато патронов – бери, сколько сможешь унести.

Через два-три дня выступили. Перебрасывали нас к Днестру. Полк уже стоял там. Шли ночами. Впереди нас быстро продвигалась конно-механизированная группа генерала Плиева.

Наш батальон получил номер, теперь он числился в полку первым. Командовал им, как я уже сказал, капитан Лудильщиков.

Левый берег Днестра был уже очищен от противника.