Автора звали Даном Брасовым.

Еще сообщалось, что он профессор и большой специалист по части средневековья.

— Неглупо, совсем даже неглупо… — Материал неизвестного профессора чем-то зацепил сознание репортера. Гурский даже позволил себе небольшую передышку. — Кому действительно понадобилось устраивать этот ритуальный цирк? А вот череп… Что-то там вроде было по поводу клонирования… И вообще — череп Дракулы! Впечатляет. Очень может быть. Да! Толковая версия. Но совершенно не фактурная. Нет уж, мы, следуя заветам вождя, пойдем другим путем. Протоптанным, правда. Но когда это нас пугало? Соперники?! Дети! Они содрогнутся, когда постигнут всю глубину, ужас и все величие версии Сергея Гурского!

Настроение у Гурского заметно улучшилось.

Удачные строки, начертанные рукой неизвестного коллеги, больше не раздражали да и вообще не занимали его.

Это правда — Сергей Гурский уже видел свою версию, чувствовал ее незримое присутствие в душной, захламленной комнатенке.

Знал ее на ощупь и на вкус, как всех своих многочисленных женщин.

И как женщине же, сразу, без долгих размышлений определил ей место в общем ранжире.

Достойное место, такое достойное, что, пожалуй, не случалось ему забираться так высоко доныне.

Вот что почувствовал сейчас Сергей Гурский.

И короткая нервная дрожь возникла где-то внутри, в районе солнечного сплетения, — редкая, судьбоносная дрожь.

Были у Сергея Гурского памятные тому примеры.

Он снова навис над компьютером.

Все складывалось, слава Богу, — ночью было спокойно, тихо, никто не дышал в затылок, писалось легко и быстро.

"Он пришел ко мне под утро. Чьи-то холодные пальцы коснулись плеча. Но чужое неожиданное прикосновение не испугало поначалу.

Спросонок, наверное.

— Кто? Что? — пробормотал я, еще не совсем проснувшись.

Но постепенно сознание возвращалось в реальность.

И страх тонкой струйкой просочился в душу.

Никого, кроме меня, не могло быть в этот час в квартире.

Но… кто-то был.

Его (откуда-то сразу же пришла уверенность, что ночной пришелец — мужчина) размытый силуэт был хорошо виден на фоне белой стены.

И еще — в комнате отчетливо веяло прохладой, хотя окна были плотно закрыты с вечера.

Да и не в окнах дело — говорю же, знания приходили ко мне бог весть откуда, но я немедленно принимал их на веру.

Теперь я был уверен, что прохладой тянет от него.

Странной прохладой, совсем не такой, что струится теперешними ночами по спящим уютным улицам.

Какой же? Нет, описать этого словами мне не под силу.

Пугающей, неземной, но и не небесной.

— Не бойся. Я не трону тебя, не причиню зла. Я хочу говорить с тобой, потому что боюсь. Очень боюсь…

Голос его был тих и глух.

Словно и не говорил вовсе мой ночной пришелец, а шелестел едва слышно.

Но каждое слово было мне понятно. И не вызывало сомнений.

Скажи он сейчас: встань — наверняка бы встал.

Скажи: открой окно — открыл бы не задумываясь.

Но он заговорил о другом.

И кровь застыла в моих жилах.

— Он восстал теперь после долгого сна. И призвал меня к себе, под сень своих лесов, на каменные скалы семи гор. Не меня одного. Ибо не спит Он теперь, и нельзя больше спать его слугам…"

Легко скользнул вдоль глянцевого полотна посадочной полосы.

Стремительной, едва различимой тенью мелькнул в густом полумраке.

И замер.

Костас открыл глаза и не сразу понял, где он теперь.

А главное — куда и зачем направляется?

Ясно было одно — он в самолете, самолет совершил посадку.