Здесь находят приют самые почтенные гости финансовой цитадели. Эти превыше всего ценят покой и уединение.

Убранство пиано-бара в этой связи, похоже, продумано до мелочей.

Толстый ковер на полу и тяжелые, красного бархата, скатерти на столах скрадывают шаги и звон посуды.

Мягкий полумрак позволяет хранить инкогнито.

Даже музыка звучит здесь не для того, чтобы быть услышанной. Ее задача — заглушить случайно сорвавшиеся с чьих-то губ неосторожные слова.

Задумчивый пианист едва касается клавиш старинного рояля, в рассеянности вроде и даже слегка небрежно наигрывая бесконечную легкую мелодию.

Разумеется, это всего лишь иллюзия.

Маэстро по-настоящему талантлив — импровизации почти виртуозны.

Один из двоих полночных посетителей, доселе погруженных в беседу, внезапно поднимает голову и прислушивается.

— Что это? — интересуется он у собеседника, прерывая того едва ли не на полуслове. — Вы не знаете, что он играет?

— Понятия не имею. Признаюсь, я не знаток классики.

— Это не важно, просто вслушайтесь в мелодию… Она прекрасна, вы не находите? Хотя скорее тревожит, нежели

Услаждает слух.

— Да? Возможно. Будем считать, что это мелодия старого Цюриха.

— Похоже на Вагнера…

— Так думают многие, смею заметить. Но это Липиньский. «Фурии».

Пожилой официант возник у столика беззвучно, повинуясь слабому взмаху руки того господина, который, по собственному признанию, не слишком разбирался в классической музыке.

— Липиньский? Ничего не говорит. Но… «Фурии», вы сказали?! Позвольте, «Валькирии» Вагнера… Вы не находите?

— Не только я, мой господин.

— Удивительное совпадение…

— Вы правы, мой господин. На это иногда обращают внимание. Вы что-то хотели, господа?

— Бутылку «Dom Perignon».

— Разумеется.

Официант удалился, неслышно ступая по толстому

Ковру.

— Что вас так удивило, Рихард?

— Валькирии…

— Это что-то мистическое, по-моему?

— Мистическое, да.

— Я бы не стал удивляться. Принимаясь за такую работу, нужно быть готовым ко всякому.

— Вы это серьезно?

— Время покажет.

Седовласый официант бесшумно установил подле них

Маленький столик.

Через несколько секунд появилось тяжелое серебряное

Ведерко, запотевшее ледяной влагой.

Глухо хлопнула пробка, вылетая из массивной бутылки.

— За ваш успех, Рихард!

— Быть может, все же — за наш успех?

— Сначала — за ваш. Я, как водится, пристроюсь на марше.

Маэстро по-прежнему наигрывал Кароля Липиньского. Мистические фурии, казалось, зримо парили в таинственном полумраке.

Только что ж с того?

Много в здешних местах разных «цветистых» названий — Черные, Белые и Зеленые горы.

Реки — опять же! — Черная Тиса и Черный Черемош, к примеру.

А уж Зеленых поселков, холмов, распадков и прочей географической малости — и того больше.

Одно слово — Карпаты.

Легенды о них сложены разные.

Есть и «черные».

Мрачные, пугающие, населенные всякой нечистью — колдунами, оборотнями, вурдалаками, «проклятыми» скалами, «чертовыми» перевалами и мостами.

Да и как обойдешься здесь без страшных сказок?

Вот она, на пути в крохотный Селятин, прямо по мелкой, неширокой речушке проходит румынская граница.