— Так не делается, — ответил представитель съемочной бригады. — При всем моем уважении, вас это совершенно не касается. Мы уладим дело между собой.

— Улаживайте как хотите, — ответил я, — только своего расиста отправьте куда подальше. Он уволен. Чтобы духу его здесь не было.

— Я согласен, — поддержал Майкл. — Я не потерплю подобного поведения у себя на площадке.

— Вы, лицемерные американцы, везде видите свой расизм, — сказал он. — Не все конфликты укладываются в ваше детсадовское представление о расе.

— Так, я что-то не понял, — сказал я. — Ты хочешь сказать, что с белым пацаном он бы повел себя точно так же?

— Я хочу сказать, что вы никогда не сможете до конца понять эту проблему.

— Ага, — сказал я. — Давай проще: тот козел уволен за то, что он мудак.

— В таком случае, если уйдет он, уйдем мы все.

Под «всеми» он имел в виду около сотни членов южноафриканской съемочной бригады. Их уход поставил бы крест на нашем фильме и спустил в трубу десятки миллионов долларов. Его угроза могла обернуться катастрофой. Я занервничал, мое сердце заколотилось — я ведь пообещал Мухаммеду Али, что расскажу миру его историю. Если я распущу бригаду, проект будет обречен.

Потом меня осенило левым хуком прямо с небес: это и есть Али. В этом моменте и заключается весь смысл. Мухаммед Али пожертвовал всем именно ради этого. Да пошел этот фильм. Али ни за что не допустил бы, чтобы ради его фильма семнадцатилетнего парнишку окунули головой в унитаз.

Я прозрел.

— Ну и валите на хрен домой, — сказал я. — Лучше я положу весь свой гонорар до последнего цента, чтобы привезти сюда съемочную бригаду из Америки. Но мы не допустим, чтобы на съемках фильма о Мухаммеде Али людей макали головой в унитаз. Проваливайте.

С этими словами я вышел из офиса Майкла.

Майкл меня полностью поддержал. В итоге ушло всего человек двадцать. Мы с Майклом скинулись, чтобы покрыть убытки. Нам обоим пришлось отдать по паре миллионов долларов, но тут даже думать было не о чем. Я начал понимать, в чем сила предназначения.

Предназначение и желание могут казаться одним и тем же, но иногда это абсолютно разные, даже противоположные явления.

Желание — это что-то личное, специфическое и насущное. Оно ведет нас к самосохранению, получению удовольствия или краткосрочной выгоды. Предназначение гораздо масштабнее, богаче. Оно требует заглядывать далеко вперед и думать о благе других людей. Это всеобъемлющая цель, за которую ты готов бороться. Много раз в жизни я действовал, движимый желанием, убеждая себя в том, что на самом деле это — мое предназначение.

Желание — это то, чего ты хочешь. Предназначение — это то, чем ты являешься. Желание со временем ослабевает, а предназначение становится лишь сильнее. Желания отнимают силы, потому что за одним всегда следует другое. Предназначение наделяет силой — это мощный двигатель. Предназначение придает смысл и ценность неизбежным жизненным страданиям. Как писал Виктор Франкл: «В каком-то смысле страдание перестает быть страданием, как только обретает значение — например, значение жертвы».

Благородная цель порождает позитивные чувства. Когда мы стремимся к тому, что считаем глубокой и важной целью, в нас и в окружающих людях пробуждаются самые лучшие черты.

Я от природы не склонен сожалеть о чем-то. До конца своей жизни Нельсон Мандела каждый год приглашал меня к себе. Я старый, не тяни.

Но я в глубине души считал себя недостойным. Целому миру нужен Нельсон Мандела — кто я такой, чтобы отнимать хоть секунду времени этого человека? За годы я много раз виделся с Мадибой — то на благотворительном мероприятии, то на церемонии награждения, — но всего минут по пять-десять.