Оставшись один, легат прилег. Он жалел, что не мог двинуться на Аррабону немедленно. Его могли опередить части XIV легиона, которым командовал старая лиса Лициний Салерн. Взятие города в реляциях эффектнее выигранного сражения. А тут не являются лазутчики. Какие планы надо было предпринять?

Все труднее было держать в руках солдат. Каждый носит теперь золотой перстень и считает, что делает вам одолжение, служа под орлами. Но что скажет август, узнав, что Аррабону взял XIV легион? Броситься вперед с одной конницей? Нет, это было бы опрометчиво. И легат тяжело вздохнул.

Что замышляет на востоке август? Вечно у него грандиозные планы, которые он никогда не доводит до конца. Впрочем, что можно было ждать от жалкого беглеца во время войны с ценнами? Одно дело мечтать о далеких походах и подражать Александру, другое – организовать легионы для тяжелой борьбы с парфянами. На что способен кривляка, заставивший всю республику статуями Ганнибала? Человек, который не постеснялся убить брата на руках у матери.

Цессий вспомнил, как он видел Каракаллу в Британии, грузно сидевшего на коне и надзиравшего за переходом армии по гатям через каледонские болота. А потом в Риме, куда Антонин привез священную урну с прахом отца. Легат вспомнил лавры, крики толпы, фимиамы, тяжесть триумфальных арок. Это был единственный раз, когда он был в Риме, провинциал, уроженец Сирмиума, всю жизнь проведший в легионных лагерях, сначала на Востоке, а потом в Британии, в Лютеции, в Лавриаке.

Шел пятый год с того дня, как облачился в пурпур август Антонин Марк Аврелий, прозванный Каракаллой по названию тесной галльской одежды, которую иногда носил император, имевший пристрастие к иноземным одеяниям. Так на рейнской границе он носил германский плащ и делал прическу на варварский манер, чем приводил в восторг батавов и свевов, служивших в римской коннице.

По примеру отца, август всячески добивался любви легионов. На театре военных действий он ел и пил, как простой солдат, а при возведении лагерных укреплений первым брался за лопату и первым бросался в воду при переправе. Иногда, взвалив на плечо легионный орел, под тяжестью которого сгибались и привычные гиганты-орлоносцы, он нес его на протяжении многих миллий. Поистине была достойна удивления его выносливость, с которой он переносил тяготы военной жизни! Но он не имел счастья в воинских предприятиях. А между тем над Римом собирались черные тучи.

Но империя еще была прекрасным зданием. Даже враги Рима, презиравшие его мораль и институции христиане, фанатичные иудеи, насмешливые александрийцы или подышавшие латинским воздухом варвары, отдавали должное римскому величию. Еще нечем было бы заменить божественную организацию, законы и дороги империи.

По гигантским пролетам акведуков струилась вода, питая города, термы, фонтаны и нимфеи. Там, где некогда ревели дикие звери, теперь возвышались храмы, стояли хижины земледельцев, изгибались над реками циклопические дуги мостов. Купцы и путешественники, благочестивые паломники и странствующие риторы, тележки императорских почтарей, едущий подлечить подагру откупщик, составитель гороскопов, возвращающийся к пенатам центурион, двигались с одного конца империи в другой по образцовым дорогам. К услугам путешественников были всюду харчевни и постоялые дворы, а также путеводители, в которых были отмечены все достойные внимания достопримечательности, цены и расстояния.

Этот мир, безукоризненное состояние его дорог, порядок и безопасность охраняли на границах тридцать два легиона. Куда бы ни приходили легионы, всюду они несли с собой римский мир, секрет вечного цемента, рецепты сыроварения и виноградную лозу, и знак центуриона – сучковатая палка, которой наказывали нерадивых солдат, была символом тех виноградников, что расцветали в окрестностях римских колоний.