Октавий не обучался в академиях. Качая головой, он повторял:

– Какой глупец! Какой глупец!

Но глаза Минуция Феликса уже метали молнии.

– Не заставляй людей смотреть под ноги, – вмешался он в разговор, – только животные согбенны к земле в поисках пищи. Человек должен обращаться к небесам. Там он найдет ответ на все сомнения. И неужели ты думаешь, что удивительный механизм мира создан слепым соединением атомов? Нет, божественной мудростью. Ведь как изумительно устроен самый скромный цветок! Как все целесообразно в мире! Севы и жатвы, смена сезонов. Бог заботится обо всем. Согревает Британию туманом, заменяет разлитием Нила недостаток дождей в Египте. И не гневи Его! Как горшечник разбивает неудавшийся горшок, так и Он может спалить мир небесным огнем...

Цецилий растерянно смотрел на Минуция, не ожидая встретить такой отпор. Октавий ликовал:

– Задай ему перцу, Минуций! Сами предаются порокам, а про нас распускают слухи, что мы убиваем младенцев...

Глаза Октавия пылали. Этот жалкий торгаш, прибывший в Рим за барышом, преобразился, когда речь зашла о величии божества.

– «Откуда это у них?» – с тоской спросил себя Виргилиан.

Цецилий окончательно рассердился. Не выдержав, он заявил:

– И подумать только, что эти жалкие бедняки и подрыватели основ могут, в самом деле, разрушить гармонию мира!

– Чем мы беднее, тем лучше, – обиделся Минуций.

– Хороши бедняки, – усмехнулся Цецилий.

– Я говорю о духовной бедности, – прибавил Минуций, – а что касается гибели мира, то и золото испытывают на огне. Так и Бог может испытать нас несчастьями...

Все умолкли. Нельзя было убедить человека в пятиминутной беседе. Цецилий отвернулся к морю...

Теперь, глядя на вошедших в лавку друзей, Виргилиан понял, что они помирились.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровался Цецилий. – Что нового есть у Прокопия? Хочу приобрести «Житие Аполлония из Тианы», надо поддержать Филострата. И ты здесь, дорогой Виргилиан? Мне тебя надо на минуту.

Взяв поэта под руку, он отвел его в угол.

– Приходи ко мне сегодня ужинать. Будет Делия.

– Кто такая эта Делия? – спросил Виргилиан.

– Танцовщица. Приходи непременно!

Виргилиан не мог вспомнить, где он слышал имя танцовщицы.

До дома, в котором останавливался во время приездов в Рим Цецилий Наталис, было недалеко. Над городом стояла луна, было светло без факела и без ручного фонаря. В сопровождении раба Виргилиан отправился к Наталису пешком, чтобы освежиться после обильных возлияний: ужин у любезного дядюшки Кальпурния, как всегда, был обильный, вино отличное, сервировка прекрасная. Ужин был такой, что перебить аппетит не могли даже приглашенные, почти все из сената или другие официальные лица, которые слишком много распространялись о своих болезнях. Слушая их, казалось, что всеми легионами, провинциями и собраниями граждан распоряжаются люди, больные несварением желудка, печенью и подагрой, или геморроики и изнуренные излишествами. Не потому ли так плохо шли дела республики, трещал по всем швам старый римский мир? Почему, принимая на службу легионера, допытываются, нет ли у него злокачественных болячек или предрасположения к поносам, а вверяя человеку легион или провинцию, не интересуются, в каком состоянии у него кишечник, от работы которого ведь зависят ясность мысли и твердость суждений?

Предаваясь таким неутешительным мыслям, Виргилиан шел по безлюдной улице. Он сам раскаивался, что слишком налег за столом на пироги с потрохами и вино. А свинины, пожалуй, и вовсе не следовало бы есть на ночь. А как пожирал мясо префект виндобонского легиона, розовый упитанный варвар, уверявший собрание, что луна – это нечто иное, как щит какого-то германского героя, заброшенный на небеса.