Барышев среди них был главным. Остальные обращались к нему: “Господин председатель”, хотя был он самым молодым — на вид лет сорока пяти. Пока в школе оставались Гарц и Хауссон, все они были тише воды, ниже травы. Первый раз господин Барышев решил показать зубы во время обсуждения у Гарца процедуры передачи им школы. Когда зашла речь о юридическом положении Субботина, Барышев сказал:
— Мы господина Скворцова не знаем, но, если он беспрекословно будет подчиняться моим распоряжениям, все будет в ажуре и…
— Стоп! — бесцеремонно прервал его Гарц, стукнув ладонью по столу. — Слушайте, мистер Барышев, что скажем вам мы. Слушайте и получше запоминайте. Мистер Скворцов найден для вас нами, а не наоборот. Мистер Скворцов остается в школе единственным нашим доверенным лицом. Единственным! Понятно?
Барышев послушно кивнул головой.
— Кем юридически будете считать его вы, нам не интересно, и это не имеет никакого значения. Но, например, связь с нами — только через мистера Скворцова. Любое мало-мальски важное решение вы принимаете, только посоветовавшись со Скворцовым. Все. Вопросы ко мне есть?
— Нет-нет, все абсолютно ясно, — погасшим голосом ответил Барышев.
Тем не менее, когда Гарц и Хауссон уехали в Мюнхен, Субботину нелегко было ладить с этими русскими господами. Барышев хотя и выполнял приказание Гарца, но держался с Субботиным заносчиво.
Однажды Субботин поспорил с ним по какому-то совсем не существенному поводу. Барышев уступил, но сказал:
— Я вынужден согласиться с вашей точкой зрения, но сделать мне это трудненько. Я ведь всегда помню, что вас могло бы не быть сейчас с нами, если бы вы не натворили делишек в Советской Армии. А мы ведь здесь уже не первый год, мы-то люди не случайные…
Субботину каждый понедельник приходилось ездить в Мюнхен докладывать Гарцу о делах в школе. Каждый раз Гарц спрашивал, как ведет себя Барышев.
— Нормально, — уклончиво отвечал Субботин. Он решил не жаловаться на Барышева: боялся, что это может осложнить положение. В конце концов, ради дела можно перенести неприятности и большие, чем отношения с этим грязным типом.
В конце июня Гарц вызвал Субботина в Мюнхен в середине недели. Во время разговора по телефону Субботин попробовал сослаться на дела, но Гарц раздраженно перебил его:
— Я лучше знаю, что важнее! Выезжайте немедленно!
Субботин выехал дачным поездом. В вагоне было пусто. На следующей станции в вагон вошел пожилой седоусый немец в аккуратно залатанном пиджаке. На ногах у него были грубые солдатские ботинки. Он прошел через весь вагон и сел напротив Субботина.
— Не возражаете? — спросил он, уже усевшись.
Субботин рассмеялся:
— Весь вагон — ваш…
Пристально смотря на Субботина и поглаживая усы, старик мрачно сказал:
— Недавно весь мир был наш, а потом… — Он замолчал и подмигнул Субботину.
— А что же случилось потом? — улыбаясь, спросил Субботин.
— Вы служили в армии?
— Да.
— Офицер?
— Да. Обер-лейтенант. А что?
— И вы еще спрашиваете у меня, что случилось потом! Это вы мне должны сказать, а не я вам.
— Ну, что же тут непонятного? Мы потерпели поражение.
— Что вы говорите! — Старик, прищурясь, смотрел на Субботина. — А я думал, мы победили.
Субботин пожал плечами и с обиженным лицом стал смотреть в окно, за которым пролетал аккуратненький пейзаж.
— Вы, случайно, не из нового начальства? — со злостью в голосе спросил старик.
— Нет-нет. Я всего-навсего инженер. |