Когда я принимал батарею, то решил проверить опись всего культимущества, которое стояло на учете. Зашли в каптерку. Там на крючьях, вделанных в стену, висели несколько балалаек и две гитары.

Я взял в руки балалайку и увидел, что верхняя часть грифа с колками для натягивания струн, аккуратно обломлена по месту склейки.

Взял другую — такой же дефект.

Взял гитару — то же самое.

— Никто не может починить? — спросил я Григорьева.

Тот сокрушенно вздохнул

— Попадает в чьи-то руки — чинят, но я вовремя успеваю ломать.

Не знаю, какое у меня было лицо, но я постарался не выказать особого удивления.

— И зачем?

— Растащат иначе имущество, товарищ старший лейтенант. Потом вынесут из батареи и не найдешь. А мы с вами — отвечаем за сохранность.

— На чем же солдаты играют?

— Тут у нас порядок. Кому надо играть, берут в других батареях. Так что без музыки не остаемся. Зато собственное имущество всегда в наличии…

Видели вы когда-нибудь проявление столь пламенной заботы? Вряд ли. И после этого беретесь говорить что старшины все только тащат?

— Художники среди вас есть?

После некоторой заминки из строя отвечают:

— Есть…

— Выходи!

— Выходя трое.

— Отлично, художники! Возьмите в каптерке пилу, три топора и к обеду нарисуйте поленницу березовых дров.

АМНИСТИЯ

Стылый осенний ветер рвал красные флажки, отмечавшие линию огневого рубежа. Инспекторские стрельбы из личного оружия шли к концу и настроение комдива Седьмой кавалерийской генерал-майора Ягодина все больше портилось. «Тройка» по огневой подготовке дивизию не устраивала, а чтобы вытянуть общий балл на еще одну единицу вверх и сделать его твердо хорошим не хватало отличных оценок. Спасти положение могли по меньшей мере пятнадцать пятерок, только вот боевых резервов у командира уже не осталось.

— Что будем делать?

Ягодин посмотрел на офицеров ближайшего окружения, которые в той же мере, как и он сам ощущали приближение шторма, но не знали, что ему противопоставить.

Молчание и хмурые лица штабистов были лучшим свидетельством того, что выхода из сложившейся обстановки никто не видит.

И в самом деле, откуда взять полтора десятка «пятерок», если на огневом рубеже побывали практически все, кто на то имел право.

— Эх, — Ягодин обречено махнул рукой, — помощнички!

Так уж всегда бывает: если начальник не знает как поступить, то виноват в этом не он сам, а его окружение.

И вдруг взгляд генерала задержался на старшине комендантского взвода, который обслуживал стрельбы: готовил мишенное поле, стоял в оцеплении, следил за порядком на дороге, которая вела к стрельбищу.

— Старшина! — Ягодин поднял руку, привлекая к себе внимание. — Подойди ко мне.

Крупный широкоплечий сверхсрочник, перепоясанный ремнями с кавалерийской шашкой на боку, с обожженным и обветренным до цвета красного дерева лицом, гремя шпорами приблизился к генералу.

— Старшина Сараев по вашему приказанию прибыл!

— Вольно, вольно, — махнул рукой Ягодин, — давай без церемоний. Лучше скажи, где найти два десятка стрелков, которые еще не были на огневом рубеже?

— Это можно запросто, товарищ генерал. Надо гарнизонную губу потрясти…

Выход был настолько прост и очевиден, что офицеры штаба и политотдела буквально разинули рты: как же никто из них не подумал об арестантском резерве дивизии. Ведь он никогда нулевым не бывает.

— Манов! — Ягодин поднял пуку и дал отмашку.