А я с трудом сумел собственную челюсть поймать – руками. Отвалилась челюсть.
– Видел, как я их всех? Видел? Пошли выпьем, а? По чаше, не больше!
– Пошли, – вздыхаю я, а сам о Протесилае Филакском думаю. Ничего себе, намеки! Да кто он такой, Протесилай этот?
А Одиссей меня к поварне дворцовой тащит, не отпускает. Ну, лапищи у парня!
– Сделал я их, сделал! И Тевкра сделал, и Оилида! Эх, жалко сестра твоя не видела!
Чуть не спросил «какая?», да вовремя язык прикусил.
– И угораздило ее замуж так рано выйти! Такая девушка, я тебе скажу, куда там Елене! Прямо здесь бы и женился, Афиной клянусь! Как у нее кожа пахнет! А губы!.. Эй, ты чего, Диомед? Ты не падай!
Упадешь тут!..
Впрочем, голос голосом, а слушать его, кажется, никто и не собирается. И то, песен про Пелопса нам не пели, что ли? Сидят у нас всех эти Пелопиды костью в горле!
«У нас» – потому, что все мы здесь, у дворцового портика. Всех собрал Тиндарей. Слева от меня Эврипил, сын Эвемона (козопас – и борода козлиная!), справа Асклепиады – Подалирий и Махаон, Капанид с Амфилохом – чуть сзади, Атриды же, как водится, впереди – носы копьями выставили.
Ревет аэд, Пелопса прославляя. А мы меж собою тихо так: «Шу-шу-шу! Шу-шу-шу!» Знаем, не зря собрали! Неужто сегодня скажут? Пора, вроде!
Напировались!
Неужели все-таки Агамемнон? Не разорвали бы его прямо здесь, на месте! За эти дни точно решили: «Кто угодно – но не он!»
Елены нет, Атрея нет (ни разу его не видел!), а Тиндарей сидит на троне, глаза закрыл – то ли спит, то ли аэду внимает.
– Эй, богоравные, а ведь не зря нам про Пелопса поют!
(Кто-то сзади. Кажется, белобрысый Пенелей Гиппалкид.)
– Пусть поют! Мы этого носатого... как Пелопса. В воду кипящую на огне!
(Слева! Аякс Теламонид!)
Я не смею назвать людоедами богов!
Слишком часто кара настигала богохульников...
– Если Агамемнон – все встанем! Не позволим!
– Не позволим, не позволим, не позволим...
Катится по рядам камнепадом, ширится. А мне не по себе почему-то. Вроде, для того и ехал сюда, для того и коней торопил...
Старается аэд, не горлом уже поет – брюхом. Да что нам эти Пелопсовы страдания! Не о Гипподамии сейчас речь идет...
– Пилос, Алиба, Мизы, Итома, Феры! Вместе, вместе, вместе!
– Дулихий, Саламин, Гиестия! Вместе!
– Аргос! Аргос! Аргос!
– Да чего мы молчим, богоравные? Встанем, скажем... Эй, а чего это?
А действительно, чего?
Смолк аэд, про свадьбу Пелопсову не допев, Тиндарей с места вскочил... и другие вскочили!
– Кто это?
– Где?
...Высокий, худой, долговязый, в простом черном плаще, с мечом у пояса, с золотым венцом на голове. Идет, на нас не смотрит. На Тиндарея смотрит. Подошел... поклонился... сел...
– Это же Менестей! Менестей Афинский! Эврисфей! Эврисфей убит! Эврисфей убит, богоравные! Слышали, Эврисфей, ванакт Микенский, убит! Уби-и-ит!
А я не на Менестея смотрел – на Агамемнона. Вернее, на то место, где он только что сидел.
Сгинул Атрид, словно и не было его!
Но что с Еленой-то будет, богоравные? Если не Агамемнон, то кто? Может быть, я? А почему бы и не я? У меня, между прочим, сам Поседайон Черногривый в родичах! Не-е-ет, теперь я своего не упущу!
Душно.
Ночь.
– Теламонид кричит, что каждого убьет...
– Подалирий с охраной ходит, с хеттийцами...
– Да все мы с охраной ходим! Дожили!..
– Идоменей, говорят, своих пиратов уже кликнул. |